Ирина Ванка - Секториум

— Вот если бы достать колибри! — сказал он. — Ты представляешь, как летают колибри? И вперед, и назад, и в воздухе зависают, как сиговы «тарелки». Клянусь, твой флионер подобных конструкций в бреду не видел. К тому же они мелкие, как клопы.

— Ты где-нибудь видишь колибри?

Миша решительно извлек из кармана телефон и стал набирать километровый ряд цифр.

— Куда ты звонишь?

— В Париж, — объяснил он. — У них экзотику достать проще, чем у нас свежую курицу в гастрономе. Этьен, хэлло! Итс Мишель Галкин сэз! — завопил он.

Народ шарахнулся от нас в стороны. Все время, пока Мишель Галкин на очень плохом английском ставил задачу перед застигнутым врасплох Этьеном, я тщетно пыталась отвести его в укромное место. На нас, оборванцев с мобильниками, готовых купить жар-птицу, и без того поглядывали косо. В конце концов, ко мне подошли:

— Чем интересуешься?

— Колибри, — ответила я.

— Сколько платишь?

— А сколько надо?

Качок в черной куртке хмуро улыбнулся.

— Пять «тонн» зеленых устроит?

— Устроит.

— Через три месяца.

— Нет, через неделю. За срочность — «тонна» сверху.

Качок перестал улыбаться, словно услышал неприличное слово.

— Слышь, выбери себе попугая и не выделывайся, — сказал он, указывая на торговые ряды. — Иди вон к тому мужику, он те выберет…

— Когда мне понадобится попугай, я непременно подойду мужику. Сейчас мне нужен колибри.

— Ты, типа, знаешь, что это за птица?

— Мой друг, — ответила я, — член общества «Орнитологов против ядерной угрозы». Сейчас он все тебе объяснит.

Тем временем друг закончил пугать народ английским и обратил внимание на то, что ко мне привязался незнакомый тип.

— А без колибри ядерную угрозу никак нельзя того?.. — спросил тип.

— Никак, — заявили мы. — Без колибри ничего не получится. — И посредник с миром убрался восвояси.

— По-моему, нас тут держат за психов? — предположил Миша.

— По-моему, у них есть для этого основания, — ответила я.

Вечером мы узрели на мониторе физиономию Этьена. Кто из них хуже говорил по-английски — очень большой вопрос. Как они при этом ухитрялись понимать друг друга — для меня вовсе непостижимо. Думаю, Хартия заинтересовалась бы этим феноменом больше, чем полетом экзотических птиц.

— Тащи сюда толстый словарь, — сказал Миша, и я лишилась возможности наблюдать процесс их общения. — Посмотри, как будет «заклевать насмерть».

— Кого «заклевать»?

— Этот дурак филина притащил. Надо объяснить, чтобы оттащил обратно, пока тот филин им же не отобедал. Посмотри в английском. Если не найдешь, посмотри во французском. Надеюсь, он поймет по-французски. — Этьен проводил меня сочувствующим взглядом с монитора. — Он говорит, что может заказать колибри, но это будет нескоро. Скоро только чучело. Нам нужно чучело колибри?

— Не нужно.

— Так объясни этому барану, черт бы его побрал! Если б я жил в Париже, я бы живого мамонта достал!

По-французски Этьен тоже не понял, не смотря на то, что Миша произносил нужные слова по буквам. Он понял только тогда, когда я написала их на планшетке сканера. Этьен попросил за него не беспокоиться, объяснил, что филин мал и дурен, взамен он потребовал от нас запись полета флиона, точно также выписывая на планшетке русские слова. На что Миша показал ему интернациональную «фигу», а я, как смогла, за нее извинилась.

До ночи мы обзванивали секторианских агентов, которые могли иметь доступ к экзотической фауне. Дошла очередь до шефа, и энтузиазм пошел на спад.

— Привет, шеф! Нужно достать парочку колибри… — обречено сказал Миша. Что ответил Вега, мне неведомо, только на этом Мишино терпение лопнуло. — Что же мне самому бежать с сачком в тропики? Там же комары здоровые, как кони!

— Заклюют насмерть, — подсказала я.

— Нет, я добуду эту тварь! Из принципа! Чего бы мне ни стоило! — поклялся Миша и лег спать в моем рабочем кабинете.

Утром я растолкала его спозаранку.

— Ну ее к чертям, эту Москву, — сказал Миша. — Давай еще раз прогуляемся по Минскому базару.

Когда мы возвращались домой, едва волоча ноги от усталости, Миша все еще излучал оптимизм.

— Ждать нельзя, — говорила я. — Через месяц пойдет «кастрюля» на Диск. Упускать такую возможность глупо.

— Глупо, — соглашался Миша. — Но, что я сделаю? Не продаются эти твари. Вези кенаря. В следующий раз мы загодя заказ сделаем.

— Кенарь — это отстой.

— Вези утку. Вон их сколько на реке…

— Кинь идею, Миша. Должен быть какой-то выход. Не с уткой же, в самом деле, ехать.

— Идею не кинешь, — ответил он. — Господь бог сам их на головы роняет…

И, словно в подтверждение сказанному, сверху, прямо с неба, что-то пролетело со свистом и шлепнулось нам под ноги, будто камень. Упало и отскочило в траву от утоптанной грунтовой дорожки.

— Спокойно, — сказал Миша, — это майский жук, — и вынул из травы огромного жука с поджатыми лапками. — Хорошо, не по голове отоварил.

— Он умер?

— Ничего подобного. Он спал и свалился с ветки. На, отвези Птицелову, и пусть подавится.

— Ой…

— Не бойся, не укусит, — сказал он, перекладывая сонного жука на мою ладонь. — Серьезно говорю, сколько я их в детстве мучил, ни разу не укусили. Самое доброе создание в мире жуков. Возьми, в кармане пронесешь через карантины.

— Он какой-то контуженный.

— Спит, говорю же тебе! Хочешь, свежих натрясу? Подставляй сумку.

Миша взялся за ствол молодого каштана, и жуки посыпались вниз, как орехи. Один даже завалился ему за шиворот.

— Столько хватит? Все! Птицелов, считай, у нас на крючке!

— Но, Миша, мы же договорились…

— В крайнем случае, — заверил Миша, удовлетворенно потирая руки, — суп из них сварит.

На посадочный карантин я явилась с тремя коробками. В одной лежал хартианский наряд с обширной заплатой на горелом месте, в другой — жуки для Птицелова, в третьей — фрукты и «Беломор». Адам добавил четвертую, размером с несколько томов Большой Советской Энциклопедии: «Юстасу от Алекса», жирно обработанную герметиком и перевязанную подарочным бантом. Сначала я подумала, что это книги, но вес не соответствовал предположению. На ленте, как на траурном венке, было написано: «От Миши, Адама, Этьена, Олега, Петра и Веги с пожеланием счастья».

— У него день рождения? — спросила я.

— Вроде того, — ответил Адам, и сунул под бант конверт. — Сначала отдашь письмо, — предупредил он. — Потом коробку. Пока не прочтет, не давай.

После посадки в капсулу, оставшись с коробкой наедине, я применила к ней хартианскую методику… Корабль набирал скорость в направлении Диска, снотворное лежало рядом, все погружалось в «резиновую» тишину, только моя возбужденная интуиция рыла дыру в подарочной оболочке. С трудом мне удалось слепить примитивную матрицу находящегося внутри предмета: изуродованного монстра, несущего в себе обман чувств и сумятицу впечатлений. Эта вещь явилась мне в кровавых тонах и подействовала угнетающе. Пока я раскодировала метаморфозу подсознания, сон настиг меня.