Ирина Ванка - Секториум

— Ты, в самом деле, хочешь меня звать на Флио?

— Да, — подтвердил он, чем обезоружил меня окончательно.

— Но мне нельзя. Я должна говорить с шефом.

— Говори, — сказал он.

— Вообще-то, я у начальства на плохом счету. Наверно, меня отпустят нескоро.

— Можно ждать.

— Зачем я тебе?

— Так хочу, — ответил он, коротко и ясно.

Урок не состоялся. Мы сидели на тесной арене, играли в молчанку. Не могли дождаться, когда нам представится возможность избавиться друг от друга. Впрочем, не знаю. Похоже, Птицелова ничуть не тяготили длинные паузы в разговоре. «С чего бы вдруг? — думала я. — Обычно он только и делает, что ищет повод от меня смыться». Логическая задача не решалась, и я мысленно поставила себе первую двойку в новом учебном семестре.

— Как ты думаешь, — спросила я, — отчего образовались цирки? Наши считают, что грунт бомбили с орбиты тепловыми лучами, уменьшая радиус.

— Так было.

— Ты думаешь?

— Я знаю.

— Может быть, ты знаешь, зачем? — Мой собеседник примолк, не решился выдать государственную тайну. — Наши считают, что таким образом затыкали выводящие каналы какого-то мощного природного излучателя. Так или нет?

— Здесь тело алгония, — сказал Птицелов.

— Нет такого слова. Может быть, «агония»? Впрочем, такого слова тоже нет.

— Алгоний, — повторил Птицелов, — светлое вещество Вселенной.

— Объясняй.

— Есть темное вещество, — объяснил он, — есть светлое, — и снова погрузился в размышления о майских жуках. — Из них строится невидимая Вселенная, — уточнил он, когда я отчаялась дождаться пояснений.

— А…

— Темное вещество — магнетик, светлое вещество — алгоний.

На этот раз мы замолчали надолго. Я — потому что не решалась обнаружить свою некомпетентность, он — потому что снова думал о жуках.

— Оно присутствует в недрах планеты? В смысле, алгоний?

— Алгоний везде, — ответил немногословный флионер. — Здесь тело алгония.

— То есть, здесь он в такой концентрации, что его можно пощупать? — догадалась я.

— Алгоний не надо щупать. Он здесь.

— Откуда ты знаешь?

Блуждающий взгляд Птицелова остановился на мне, словно он забыл, кто я такая и откуда взялась.

— Наверно, тело алгония дает такое сильное излучение?

Его взгляд переместился на потолок, едва тлеющий алгоническим излучением.

— Здесь такой свет, — произнес он. — Ты должна видеть белую массу в спектре. Свет другой на Земле.

— Нет, на Земле свет такой же.

Жучиные мысли Птицелова слегка потеснились.

— Да, — сказал он, словно я допустила ошибку в основном понятии, — свет на Земле другой.

— Нет, свет на Земле такой же, как в светящихся цирках. В дороге он другой, в космопортах, в челноках, в лифтах и капсулах. Но в цирках — точно такой же.

— Тогда тело алгония на Земле тоже присутствует, — предположил Птицелов.

— Вряд ли, шеф бы знал.

— Присутствует, если белая зона спектра есть.

— Нету. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Где белый?

Птицелов проанализировал информацию.

— Да, — подтвердил он. — Белое смещение в коротких волнах. Тело присутствует.

— Где?

— Голубой, — объяснил Птицелов. — Белое смещение синего диапазона. Порядок должен быть такой: красный, желтый, синий. Это правильный порядок.

Моих знаний в области физической оптики не хватило, чтобы возразить. Наше время истекало, я опять увозила на Землю вопросы, вместо того, чтобы искать ответы на них.

— Скажи, пожалуйста, — спросила я, — если это действительно так, тело алгония может повлиять на развитие цивилизации?

— Не скажу, — ответил мой наставник. — Я могу сказать, когда увижу Землю. — Он поднялся, поправил плащ и поместил в карман коробку с жуками. — Тело алгония всегда влияет.

Я вышла за ним следом, не понимая, что я должна спросить, и как мне деликатнее подступиться к этому архиву информации, пока он не закрылся для меня еще на полгода.

— А почему одни цирки светятся, а другие нет? — спросила я, хотя более бестолковый вопрос трудно было представить. — Это из-за давления вещества, да?

— Да, — ответил Птицелов.

— Поэтому крупные цирки светятся чаще и ярче, да?

— Да.

— А мелкие — реже, потому что узкие каналы?

— Да, — терпеливо отвечал он.

— И что, нормальный спектр действительно должен состоять из шести цветов?

— Нормального спектра нет. Есть разные.

— Скажи, пожалуйста, отчего образуется тело алгония в планетах?

Птицелов остановился и задумался.

«Ага, — решила я. — В точку попала».

— Едь на Флио сейчас, — вдруг сказал он.

— Не могу.

— Год ты на Флио. Потом — на Земле.

— Прости, не могу сейчас, — я даже попятилась, а Птицелов сделал шаг в мою сторону.

— Почему?

— Не могу. Я несвободный человек. У меня обязательства. Нет, не уговаривай. Я же сказала, в следующий раз. И вообще, дальше иди один, а я возвращаюсь.

Птицелов сначала сделал несколько шагов в направлении транспортных площадок, но вернулся с тем же самым дурацким словечком:

— Почему?

— Не скажу, — уперлась я.

— Ты боишься?

— Да, я боюсь.

— Тебе не сделают вред.

— Мне шеф запретил без спроса посещать незнакомые места, — объяснила я, продолжая пятиться. — Я однажды сходила без спроса, видишь, какая заплата у меня сзади? Все! Больше не хочу. Разрешит шеф, тогда другое дело. — Для наглядности, я развернула подол. — Видишь, какой мне вред причинили?

— Где? — спросил Птицелов, и я с удовольствием указала в сторону цирка, который однажды так его возмутил.

В глубине души я надеялась, что он знает, кому следует надавать за это по шее, но Птицелов ловко схватил меня за плащ.

— Войдем туда.

Купол срамного места едва сиял на горизонте, но я узнала бы его среди прочих по вдавленной верхушке, словно прижатой к поверхности планеты.

— Нет! — испугалась я и упала на четвереньки, но Птицелов одной рукой поставил меня на ноги.

— Войдем сейчас. Ты не должна бояться. Я не позволю тебе бояться. Это стыдно.

Освободиться от его хватки не было никакой возможности. Желания преодолевать этот психологический барьер не было и подавно. Мне хотелось только убежать в порт, уединиться и трезво осмыслить странное вещество, которому опытный хартианин не смог найти эквивалент в моем родном языке. У Птицелова были другие планы.

— Со мной там не сделают ничего плохого? — на всякий случай спросила я.

Ответа не последовало. Все, что происходит в этом заведении, мой товарищ считал срамом несусветным. А действующих лиц, вероятно, относил к низшей категории существ, не годящихся даже для того, чтобы навредить достойному хартианину.

Уверенной рукой он провел меня сквозь штору, словно сам являлся завсегдатаем. Мы оказались под потолком, на балконе, сплетенном из канатов. Под нами открывалась пропасть. В пропасть тянулись веревки, шесты, петли. Здесь не было зрительских мест. Внутреннее пространство напоминало перевернутый вверх дном котелок, утопленный в грунте. Нижняя площадь сверху казалась огромной. Снизу доносились ритмичные удары и лязг пружин. Канаты, свисающие с потолка, шевелились и беспорядочно вибрировали. Точно также беспорядочно вибрировало мое сердце от предчувствия непристойных зрелищ. А это всего лишь крупный как кабан гуманоид совершал ритмичные прыжки на батуте. Подлетал вверх, переворачивался, и снова ударялся о пружины, то ли задницей, то ли головой, — с высоты было не понять, но это занятие доставляло ему наркотическое удовольствие. Похоже, именно за это местная публика была презираема Птицеловом. «Какой срам! — повторял он, глядя на все это. — Какой срам!»