Ирина Ванка - Секториум

Внизу ощущалась бодрая спортивная возня. То ли устанавливались качели, то ли катапульта на резинках. Мне удалось рассмотреть только верхушку агрегата и светящееся кольцо, которое само бегало по арене, доставляя неприличное удовольствие существу, укрепившемуся внутри. По ребристому канату вверх прямо на нас карабкался хартианин, в котором я узнала своего давнего собеседника. В первый день он охотнее других циркачей атаковал меня вопросами.

— Что здесь делают флионеры? — спросил он, заметив на балконе Птицелова и, не дожидаясь ответа, поехал вниз.

— Срам! — последний раз произнес Птицелов, уводя меня к выходу.

Действительно, нам, флионерам, в этом сомнительном заведении делать было нечего.

За Птицеловом прилетел левитационный «колокол», похожий на граненый стакан. Такие машины летали бесшумно, не то, что наш простецкий транспорт. Они были рассчитаны на одну-две персоны, в них можно было только стоять, но такие устройства могли приземляться в любой точке цирковой зоны. Единственным их недостатком была низкая скорость; с другой стороны, «стаканы» могли самостоятельно выходить на орбиту, избавляя своих хозяев от необходимости пользоваться портом и челноками.

— Повезу… — пригласил Птицелов, но Юстин уже вылетел за мной. Было неловко разворачивать его с середины дороги.

— В другой раз, — сказала я на прощанье.

— Другой раз гостишься на Флио, — напомнил он.

— Гощусь, — подтвердила я, и с завистью проводила взглядом «колокол», который, мягко оторвавшись от плит, поплыл, не набирая высоты.

«Действительно, — думала я, — надо ли подниматься, если в Хартии не растут деревья и не бегают жирафы. Но почему-то самый короткий путь преодоления силы тяжести направлен вертикально в небо. Флионеры, должно быть, сильно отличаются от людей, так же, как Флио от Земли. Возможно, землянам совершенно нечего делать на Флио».

Мне на раздумья оставался год. Все шло прекрасно. И то, что мне стала понятна без перевода фраза, сказанная «канатным наркоманом», обнадежило. Только на Земле не должно, не может быть залежей алгония. Иначе, почему я не могу слушать без «переводчика» CNN? Что-то мы напутали с Птицеловом в попытках понять друг друга. Наверно, я слишком торопилась. Стоило бы остаться, вникнуть в детали, но мой учитель уже скрылся из вида. Вместо него на площадь целилось брюхом гадкое чудовище, ревущее и смердящее, ненаглядное сокровище Юстина.

— Не передумаешь, — спросил Юстин, — сутки в порту рассиживать? Назад не запросисси?

— Вега мне запретил оставаться здесь, — ответила я. — Теперь я во всем и всегда слушаюсь только Вегу.

Подтянувшись на вороте люка, я испугалась: из темноты салона на меня смотрела голая дама с растрепанными волосами и разинутым ртом. Ноги голой дамы упирались в стенки, голова в потолок. Все это выглядело угрожающе, хуже того, лишало меня единственного посадочного места в этом летучем «сортире». Через тот же ворот я съехала обратно, к ботинкам Юстина, который только того и ждал.

— Чо, оробела?

— Кто это?

Он затянулся папиросой и звонко сплюнул.

— Хто… хто… Мариванна.

— Что за Мариванна? — уточнила я шепотом.

— Чо… чо… Трепуха ты, вот чо!

Чтобы проверить догадку, мне пришлось совершить новое восхождение в салон.

— Она что, резиновая?

Юстин хмыкнул, еще раз плюнул, а затем демонстративно повернулся ко мне спиной.

— Ты считаешь, что я натрепалась мужикам?

— А хто ж натрепался-то?

— Значит, я? Значит, не ты сунул мне в карман самописец и отправил на Землю?

— Какое… сунул? Ты что, коза?

— Значит, не ты придумал, как заложить меня шефу и остаться чистеньким? А вот, гляди-ка, опростоволосился. Знаешь, как они с тебя ржали? Нет, ты не знаешь. Я чуть с работы не вылетела из-за твоей выходки.

Юстин побагровел от злости и растоптал бычок. Я, на всякий случай, укрылась за опорой самолета.

— Я тебя заложил?! — заревел он.

— Только забыл отключить рекодер, когда просил бабу.

— Я ж не знал, что эта х…вина пишет!

— Знал ты все, знал! Не надо делать из меня дурочку!

— Дык, падла буду…

— Дык, ты и есть падла! Сам и нарвался на свою западлянку.

— А ну, подь сюды! — он сделал выпад, чтобы схватить меня, но промазал. — Ах ты, гадючка! Смотри, какая…

— Только не надо делать вид, что ты не узнал самописец.

— Дык, я ж… Ну, ты чума! Я ж думал, это батарея!

— И сунул мне в карман батарею, чтобы я до Земли живой не добралась? Ври кому-нибудь еще!

— Дык, я ж носил ее… замерял мощность! Я ж думал, что дохлая батарея! Я ж не знал, что та б…ая х…вина пишет, мать твою!..

— Не верю!

— Ну, подь сейчас же сюды!

— Разбежалась! Я тебя просила достать диктофон? Просила? Умоляла! Ты разве почесался? Проще у инопланетян допроситься помощи.

— Ах ты… парша козявая! Вот она, благодарность-то! — Юстин предпринял серию попыток меня поймать, но сегодня ему не фортило. Ему удалось только сорвать с меня плащ.

— Чтобы я еще раз о чем-нибудь тебя попросила, свинью беззубую! Лучше сдохну! — я даже расплакалась от обиды и пошла прочь от самолета.

— Ну… Ирка! — Юстин подобрал плащ и поплелся за мной. — Ды, ладно те… Ну, х…ня получилась. Я ж не нарочно.

— Провались ты ко всем чертям, — рыдала я.

— Ладно те… ну чо я такого сделал?

— Ничо! Ничо хорошего ты не сделал. Можешь проваливать в ангар и заниматься… с Мариванной. Я найду себе транспорт.

— Уймись ты, коза! Уймись… Чо ты, в самом деле!

Ничего не ответив, я направилась в сторону космопорта. Юстин еще некоторое время волочился за мной. За ним по каменным плитам тянулся мой плащ, собирая пыль и гарь хартианского транспортного парка.

— Слышь, Ирка, ты это… давай кончай дуться-то! Ну я, типа, осел! Но ты тоже хороша, на хрен! Хто ж так делает, ну, это самое, мир?

Моя проклятая гордыня одержала верх над соблазном помириться.

— Эй, девка, ты это дело брось! Пешедралом все одно не допресси! Давай, это… грузись. А то ведь и я могу обидеться.

Юстин обиделся, пройдя за мной неприлично длинное расстояние, на которое пилот не имел права отлучаться от вверенного ему транспорта. Он швырнул мне вдогонку плащ, добавил к нему пару матерных выражений на счет моего характера и побрел назад. Не могу сказать, что мне полегчало, скорее наоборот, но я не сбавила темпа, продолжила пеший путь в направлении порта, в глубине души надеясь, что за десятикилометровой зоной Юстин с Мариванной все-таки подберут меня, не смотря на то, что я буду отчаянно сопротивляться. Это будет уже не то сопротивление. Через десять километров я достаточно вымотаюсь.

Небо было чистым. Оно осталось таким и через десять километров, и тогда, когда я выбилась из сил и прилегла отдохнуть. Перед закрытыми глазами продолжали двигаться каменные плиты. Я все рассчитала: время на обратную дорогу, время на окончание очередного сборища в цирках и даже вероятность, что удастся уговорить кого-то из знакомых Птицелова подбросить меня на посадку. Я не учла одного: у меня не было сил, чтобы проделать обратный путь в том же темпе. Теперь, если меня не подберет какой-нибудь низко летящий «стакан», я пропущу транспорт и, против всяких правил, застряну здесь на немыслимый срок. Мне было точно известно, что рано или поздно все закончится. Что на этой планете я не умру, а умру совершенно в другом месте, не сейчас, и, слава богу, неизвестно когда. Хотя в тот момент мне не помешало бы прозреть насчет точной даты своей кончины. Впрочем, никому бы не помешало. Если набраться храбрости заглянуть в будущее, многое можно исправить.