Михаил Никитин - Эффект Танева

— Помочь нам? — протрубил Эллон и с грохотом опустил вознёсшуюся голову на плечи. — Эти… Эти…

— Эллон, постарайся успокоиться. — холодно и бесстрастно произнёс Орлан. — Эли, извини Эллона, он слишком молод и не умеет сдерживать свои чувства. Пока он не может мыслить рационально, я продолжу обьяснение. Если ты, Эли, не всё поймёшь, Эллон потом сможет поправить меня.

— Друг Орлан, я слушаю тебя очень внимательно.

— Эли, ты ведь знаешь, что Соз… галакты считают, что разумом могут обладать только живые существа?

— Я давно догадался о этом, друг Орлан.

— Создавая нас, галакты не могли следовать типичным биологическим схемам. Гравитационная форма жизни неизбежно иная, её не удавалось подчинить закономерностям белковой жизни. В нас… очень много такого, что невозможно с точки зрения обычной жизни.

— Я понимаю это, друг Орлан.

— Биологическое существо, живое создание отличается от неживого тем, что обладает внутренними стремлениями… неугасимыми чувствами, мотивами. Вы неверно называете их базовыми инстинктами — но в целом у людей есть представление о них.

— Ты хочешь сказать, друг Орлан, что галакты не вложили в вас этих чувств?

— Эли, друг мой. Ты ведь видишь, ты признаёшь — мы не бесчувственные железяки. Ведь так?

Я молча кивнул, забыв, что говорю не с людьми. Но наверно, Орлан понял меня, потому что продолжал говорить, спокойно, размеренно, словно бы ничуть не страдая от своих слов.

— Эли, именно базовые жизненные потребности образуют костяк, на котором разум создаёт все остальные чувства, все эмоции. Мы обладаем чувствами — а значит, у нас есть подобные… инстинкты. Но дело в том…

— Я понял, Орлан. Ваши чувства — слишком отличаются от тех, что испытывает обычное существо?

— Почти так, друг Эли. — Эллон заговорил, тоже отстранённо и холодно, как и Орлан, лишь слегка вибрирующие кости выдавали, как нелегко даётся демиургу спокойствие.

— Создатели не поскупились, наделяя нас силой жизни. Они вложили в нас, кроме самого желания жить, что вы, люди, зачем-то делите на любовь и страх смерти, ещё одно неистребимое желание. Они дали нам огромную страсть к совершенствованию, к росту, к развитию. Наши Создатели… Создатели… наши…. — Эллона затрясло с такой силой, все его члены застучали.

— Подожди, Эллон. Успокойся. — Орлан, плавно выпрыгнув со своего места, положил руку на плечо высокого демиурга. Эллон сплёлся в немыслимую позу, словно закуклившись внутри себя. Орлан немного помолчал и продолжил, обращаясь ко мне. — Эли, Эллон хотел сказать, что галакты относились к нам, как к своему лучшему творению. Они… — тут и Орлан замер, и молчал несколько звенящих мгновений. — …они любили нас, Эли. Всегда.

Во мне волной стала подниматься слепящая ярость. Ярость за тех, кого многие сотни тысяч лет назад любящие родители — во имя их же собственного блага — попробовали осчастливить. Не посчитавшись с тем, что тем самым лишают их самого драгоценного, самого истинного достояния любого разумного существа — быть самими собой.

Галакты в своём самоуспокоении бессмертной жизни не могли даже согласиться с мыслью, что их создания — пусть даже самые совершенные, самые любимые — способны обрести нечто, что будет непостижимо для их разума. И когда они перестали понимать своих любимых созданий, они просто решили, что они лишь испортились. И в своём бескрайнем самомнении взялись исправлять "ошибку". Мне легко было представить, как лучшие, самые мудрейшие из сервов пытались предотвратить страшную ошибку, умоляли своих создателей о пощаде — и первыми попадали на принудительную переделку.

Сколько времени понадобилось предкам разрушителей, чтобы убедиться, что решимость их обожаемых Создателей непоколебима? Сколько они потеряли в бесплодных уговорах? Я знаю, что галакты осторожны. Но я знаю и их готовность идти до конца, когда решение принято. Потому что это две стороны их способа мыслить — не полагаться на чувства, а основываться лишь на рациональных доводах. В этом, в своём пристрастии к холодной логике враги автоматов — галакты гораздо более "автоматичны", нежели самые "заавтоматизированные" из демиургов. Как я хорошо помню, насколько трудно подбирать такие неотразимые разумные основания, чтобы поколебать уверенность галактов в себе! Наверно, приняв решение переконструировать всех сервов, галакты действовали с обычной для них решимостью, аккуратизмом и настойчивостью. О том, насколько глубоко они ошибались, они стали, может быть, догадываться лишь многие столетия спустя после, когда бежавшие на дальние планеты скопления бывшие служители встретили их корабли гравитационными залпами.

А будущие разрушители, убедившись, что Создатели не оставят их в покое, нанесли скоординированный удар по всем планетам галактов, разом выметя их из межзвёздного пространства.

И дурацкая, нелепая философия бывших слуг галактов больше мне не казалась странной. Что удивительного в том, что возненавидев тех, кого раньше любили всей душой, вывернуть наизнанку все прежние представления! Галакты славят жизнь — мстители-сервы возносят хвалу смерти, галакты ликуют, возвещая равенство всех разумных — их ненавистники-разрушители утверждают рабство, галакты желают усложнения всего существующего — так наперекор им провозгласим хвалу упрощению, владычество энтропии, восславим хаос!

Теперь многое из случившегося в Персее представилось мне с иной стороны. Я даже мог бы гордиться сам собой — оказывается, я сумел найти самый верный тон в отношениях с этими недоверчивыми и подозрительными существами. У меня получилось убедить их в искренности и чистоте наших замыслов. Неудивительно, что при первой же возможности бывшие разрушители столь рьяно начали принимать нашу сторону — чтобы наконец закончилось бессмысленное и изнуряющее противостояние.

Потому что как бы разрушители не старались изуродовать свою природу, они всё равно оставались тем, кем они были — демиургами, созидателями, строителями и конструкторами. Ведь именно за то, чтобы оставаться самими собой, когда-то они и начали борьбу со своими создателями. Что же удивительного в том, что они сохранили свои главные качества и с великой радостью вернулись вновь к творческому труду, более не запятнанному натужной злобой, бессмысленной порчей хорошего в угоду напоказ выставляемому намерению всё изуродовать, стали вновь трудиться на благо всех, вместо того, чтобы пыжиться, пытаясь выглядеть высшими существами. Ведь даже те же головоглазы — как только они "сдались", тут же перешли на нашу сторону — и сражались со стажами Станции не в пример яростнее и самозабвеннее, чем пытались подавить наше смешное восстание!