Russell d. Jones - Выше головы! Том I

Намёк был понят. Я положил опустевшую колбаску в утилизатор и откинулся на спинку кресла. Вспомнил, что собирался посмотреть на упаковку – проверить вкусовую память. Но утилизатор уже сжевал подаяние…

– Лейтенант! – робко прошептал я.

Объятья кресла становились всё крепче – ещё немного, и моё тело будет полностью зафиксировано. Потом всех пассажиров охватит милосердный сон, избавляющий от страха перед неизвестностью. Либо мы очнёмся в конце пути, либо не проснёмся. Но я хотел знать.

– Лейтенант!

– Что там? – сонно пробормотал он.

– А какой вы мне сок дали? Не помните?

– Ананасовый. Как же ты мне надоел, – признался он, отключаясь.

Вскоре уснул и я.

Сон, который я увидел во время перелёта, не отличался от других моих снов. Без фантазий, без искажений. Отчёт о произошедшем. Дайджест событий за месяц с вкраплениями хитов.

Проф-Хофф считал, что причина этого феномена кроется в реальном возрасте наших лобных долей, да и всего тела. Посоветовал следить за сновидениями: первый кошмар или оригинальный сюжет станет сигналом следующего «этапа развития». Какое-то время мы были помешаны на этом. Каждое утро до завтрака записывали. В лабораторию новую сотрудницу взяли – разбирать наши «дневники». Девушку с обычным именем, которое я старался не произносить даже мысленно. Впрочем, сон был не про неё.

Сначала Проф-Хофф. «Самый важный человек». Я бы хотел этого: чтоб он стал важным. Он – определённо, нет.

…И если бы у меня были обычные человеческие сны, я бы непременно изменил ход событий. Начиная с того эпизода, когда профессор Хофнер вызвал меня к себе и сообщил о переводе на «Тильду-1». Голос у него был официальный. Холодный. Равнодушный. Как у логоса.

– Хорошо, отец, – кивнул я – и мысленно подарил себе очко, наблюдая за бешеной пляской его бровей.

Профессор не переносил этого слова. И неоднократно просил не обращаться к нему так . Поэтому мы договорились называть его «отцом» или «папой», если надо было вывести Проф-Хоффа из равновесия. Тогда он начинал проговариваться.

– Ты станешь собственностью станции, – мстительно продолжал он.

– Хорошо, – повторил я.

Справившись с собой, профессор вновь обрёл прежний высокомерный вид. Глаза навыкате, выдвинутый подбородок, оттопыренные губы – каждая черта как вызов. «Признанный при жизни гений». Так он позировал для интервью.

– Ты улетишь туда – и не вернёшься. Останешься там.

Я хотел, чтобы он признал нас. Чтобы отнёсся, как к своему наследию. Хотел напутствия. В тот момент меня волновал не факт отправки на другой конец галактики, а тон, с которым мой создатель обращался ко мне. Для него я был машиной. Изделием. Ему было всё равно – здесь я буду или где-то ещё.

Услышать бы, наконец, его мнение о «Кальвисе», о кнопке, о новых правилах! Но я понимал, что этого не будет.

– Так и произойдёт, я не шучу, – поморщился профессор, путая моё отчаяние со скептицизмом. – Это не тест и не испытание. Это данность.

– Скоро? – поинтересовался я.

– Завтра. В одиннадцать утра за тобой явится сопровождающий.

– Скоро…

– В десять я распорядился устроить общее собрание.

Хорошо, не назвал это «прощальной церемонией»!

– Я на тебя надеюсь, – неожиданно признался он.

Вот оно! И я изобразил благодарность. А потом – смущение, чтобы не переусердствовать.

– Ты сможешь продемонстрировать… – он запнулся.

– Себя? – подсказал я.

– Чему тебя научили! – рассердился профессор. – Покажешь, что в тебя вложили. Ну, ступай…

Наш Виктор Франкенштейн испытывал к своим чудовищам явную неприязнь. Потому что мы были .

Далеко не сразу я понял, откуда эта отстранённость, которая после «Кальвиса» переросла в отвращение. Не стоило приписывать ему «страх». Он не боялся, что ИскИны научатся создавать людей. Да плевал он на это! Ничего, кроме Великого Матричного Клонирования его не интересовало. Развитие технологии – единственное – имело смысл.

Он слишком вложился в свой эксперимент. Седьмое поколение – теория, требующая особенной практики. И ему разрешили «попробовать». Он получил, что хотел. И вдруг оказалось, что эксперимент закончился, а мы – нет. Мы живём. Дышим. Относимся к нему. Чего-то хотим. А он ничего от нас не хотел.

Не собирался он становиться «отцом». Полагаю, он и судьбой своего донорского материала не особо интересовался. Другое дело – наука. Прогресс. Возможность продвинуться чуть дальше. Восьмое поколение, девятое… Но куда тут продвинешься, когда нежданные «сыновья» повисли мёртвым грузом? После «Кальвиса» не было никаких шансов избавиться от нас. И тут – запрос с «Тильды». Какое счастье!

Услужливая память сделала ловкий монтаж, выкинула суету вопросов и объяснений – и меня перенесло в десять утра следующего дня. «Проводы».

Ждали визита сертификационной комиссии. Поэтому братьям пришлось натягивать спецкомбо. А я думал, мне одному придётся, раз я ухожу… Вообще-то мы должны были носить их постоянно. Но особое распоряжение Проф-Хоффа давало поблажку.

«Жуть-шкурки», как их метко назвал Вик, были удобными. Имели усовершенствованные санитарные клапаны. По конструкции ничем не отличались от обычных комбо. Но антимаскировочные цвета становились пыткой для глаз. Где-то в глубинах подсознания эти вертикальные полосы, адское чередование чернильного и оранжево-рыжего ассоциировалось с безусловной опасностью. Тигр. Змея. Ядовитая лягушка.

Как обычно, мы жаловались. Бессодержательно. Ворчали: «Как надоело!» «Что за уродство!» «Да кто это придумал?!» Выпускали пар. Покорно принять это правило – значит одобрить его. Вот мы и сигнализировали друг другу. «Я против». «И я». «Я тоже». Каждый против – значит, мы вместе.

Ни с того ни с сего Чарли от вербального груминга отказался. Он заявил, что из всех возможных решений предупреждающие знаки и спецкомбо – самые гуманные. А когда ему напомнили про кнопку, пожал плечами: «До вас не дошло? Это же просто символ!»

Я страшно удивился – раньше Чарли протестовал активнее остальных. Если Виктор критиковал цвета, то Чарли ненавидел саму идею. Потому что специализацией Виктора был дизайн. А Чарли был лучшим в актёрстве, в передразнивании, в шутках и розыгрышах. Он мог становиться кем угодно… И тут ему силой навязали одну единственную роль: «опасный андроид». Едва заходил разговор о знаках и комбинезонах, Чарли багровел, его рыжие кудри вставали дыбом, глаза загорались, как у кота…

Крис шепнул мне: «Рэй, ты что-то знаешь? Вы же с Чарли не разлей вода!» Я пожал плечами. Единственное объяснение состояло в том, что Чарли хотел скрыть свою реакцию на мой отъезд.

«Чарли пытается что-то скрыть? От меня?! Может быть, он и в самом деле что-то знает, чего не знаю я?»