Андрей Марковский - Принцип неопределённости. роман

– Я мало что помню, крепко тогда выпил. Разговоров вообще поэтому никаких не помню. Мы смеялись, дурачились – вот это помню. Настроение у меня в тот день не задалось, я тогда усёк: финиш моему музицированию, и налёг на водку. Шашлыки помню. Ещё что? Помню, Витёк тебя водил на берег разговаривать, тет-а-тет. Вот ты получился тот последний, до которого всегда докапываются. Поэтому тебя в чём-то подозревали. Чего ты с ним на берегу делал? О чём вы тайно бакланили?

– Личное, в основном. Наговорил он мне тогда лишку.

– Что, обычные Витьковские разборки типа «дураки вы все, ничего в жизни не понимаете»?

– Этого не было. Такие разговоры он раньше заводил, когда сильно накачивался дурью всякой. Но к тому времени он бросил кислотой баловаться, на порогах мы только водку пили, так что до крайностей не дошло, совсем другие между нами случились разговоры. Я про себя не помню, чтоб сильно напился. Выпил по кайфу, до состояния восторга. Витёк, как мне показалось, вообще больше прикидывался пьяным. Он ведь к тому времени долго ничего не пил – ты знаешь, в наши последние поездки он капли в рот не брал. Я даже начал подозревать у него болезнь какую-нибудь страшную, напрямую его спросил, а он мне ответил: «Нет, Кирюха, это у меня новое просветление», – хотя знал, зараза, что я не люблю, когда меня Кирюхой называют. Значит, нарочно сказал. Для чего – чёрт его знает! Загадочный стал в последние свои дни.

– Но я-то напился, помню! Земля качалась и болел наутро, аж башка раскалывалась.

– Может быть, я не заметил. Тебе самому лучше знать. По-разному все выпили, ты, Алекс и я с Витькой. Но я помню, что у нас с ним на берегу разговоры шли вполне разумные.

– Да ладно! Откуда у вас разум взялся после водки? Я видел издалека, ментам не стал ничего говорить. Напились все, хоть ты говоришь: по-разному. Витёк, как всегда самый умный, выговаривал тебе что-то, ты его толкнул, он упал. Спьяну вы наверно не заметили, он сильно мог удариться. Ты назад ушел к костру, а Витька на берегу остался, сидел и курил. Не знаю, правда, есть ли тут связь с его исчезновением.

– Чего ты навыдумывал себе, Серый! Не было тогда у Витьки никакого повреждения, шишка только. Компресс сделали их моего платка и нормально, спокойно потолковали. Вот то, что я его одного на берегу оставил – тут я виноват, не сообразил,… с другой стороны – все взрослые люди, не впервой на природе, выпивали тоже не первый раз в жизни. Кто же знал!

– Никто ничего никогда, – речитативом сказал Серый. – Обычное дело. Как в кино – и концы в воду. Помнишь, как мы надеялись, что он просто забурился куда-то по пьяни, протрезвеет – выйдет. Всё прочесали, водолазы воду потом излазили, Ладогу только невозможно всю проверить. Исчез, но раствориться ведь не мог! Хотя допускаю: плохо ему могло стать отчего-то, мог отключиться или сознание потерять, поток там нестрашный, но достаточно бурный, чтоб тело унесло, а всё-таки так, чтобы вообще бесследно! Не специально же он это подстроил? Помнишь, как в анекдоте: «Бросился в ледяную воду понтоны крепить и пропал. Искали – не нашли. Улицу его именем назвали. Сейчас он официантом в Лондоне, жалеет страшно». Ха-ха-ха, – громко засмеялся он. Выпив, ему стало тяжелей сдерживать себя, он начал говорить громче, резко размахивал руками, угрожая снести посуду со стола.

– Да, примерно. Это из Жванецкого. Жаль только, что Витёк ни в Лондоне, вообще нигде не объявился. И правду мы, похоже, никогда не узнаем. А тебе он отдельно что-то говорил?

– Конечно говорил, это же Витька, а не Лёнька наш молчун. Бросай, говорит, это музицирование, из тебя отличный инженер получится. И прав оказался, инженерю уже двадцатый год. Мне тогда тяжелей всех вас жилось, женился я первым, сын маленький совсем, а доходы копеечные. Правда, Витёк тоже был женат, но у него-то какая семья – смех, одно название, и детей нет. Это после его смерти Людка быстренько замуж выскочила, двоих родила так мгновенно, будто плевать хотела на биологические сроки. Да, кстати! – вспомнил он. – Я её видел совсем недавно; она у нас на заводе в отделе внешних связей работает.

– Знаю, встречал её весной. Давным-давно не виделись, а тут вдруг столкнулись. Всё одно к одному. Помню, я ещё удивился, что дочка не Витькина, но дьявольски похожа: светленькая, а глаза тёмные, и профиль прямо-таки его. Мистика какая-то.

– Ты просто мужа её не видел. Она себе нашла на Витьку похожего. Кстати, она спрашивала о тебе, я ей телефон твой дал – ничего?

– Конечно, какие проблемы. Пускай звонит.

– Так вот, тогда надо было деньги зарабатывать, жить как-то надо было. На инженера я зря что ли учился? Мне это дело нравилось всегда, я бы гитару за рабочий инструмент только тогда начал считать, если музыкой можно было прожить. А концертами нашими разве удавалось на семейную жизнь заработать? Хрен там!

– Если бы перетерпеть ещё год-два. Если б Витёк жив остался, тогда может и смогли. Голодом мы ведь не сидели, было просто тяжело. Хотя это всё «если бы да кабы». Я сам к тому моменту устал от неопределённости.

– Тем более без выпивки и веселья наши последние поездки стали походить на вахту где-то на дальнем Севере. Ну да ладно, всё непросто. Я вот знаю, что Алекс-маленький на Витьку залупался, уйти он хотел несколько раз, а уйти не мог: Витя ему по-простому объяснял, и Алекс верил отчего-то. Странно, что Витька и тут прав оказался. Алекс в Москве по клубам и кабакам играет сейчас с кем попало, ничего он без «Папаши Дорсет» из себя не представляет, ну музыкант, ну хороший, техничный – что их, мало? А у нас он уникум был, звезда, хотя всегда на втором плане, однако ж не зря мы его Джон-Полом между собой называли, он на клавишника Led Zeppelin тогда сильно смахивал, к тому же играл на всём подряд, где струны или клавиши есть. Мне иногда казалось – ему на доску проволоку натяни, и он запросто «боже царя храни» без фальши сыграет с первого раза.

– Все хотели завязать с «Папашей». Знаю, Алекс давно порывался уйти. Не знаю только, куда его звали.

– К Никольскому в ансамбль. Да это, в общем, без разницы. Мы ж договорились разбегаться, а на мелочи разные я внимания уже не обращал – стало всё равно, потому и накидался до невменяемости. Впрочем, тебе тоже давно было на всё наплевать, я заметил. Тебе на шею всегда девки охапками висли, ты концерт отпел – и с какой-нибудь из них уехал. А мы чаще всего вместе оставались после концерта, посидеть, поговорить. Вот и в последние месяцы, хоть сухой закон объявили, я пиво потихоньку посасывал – никто не был против. Тогда разговоры хорошие были обо всём: о музыке, о жизни, интересные разговоры. Но иногда на Витьку находило, даже на трезвого, всю душу мне вынимал, зараза. Начинал учить, как правильно то, правильно сё.