Юрий Колонтаевский - Над островом чёрный закат. Хроники исступлённых

– Едва ли меня спросят…

– Обязательно спросят и дождутся ответа.

– И следом, если откажусь, велят закрыть за собой дверь?

– Строгость наших законов сильно преувеличена. Не нужно их нарушать и все будет в порядке. – Координатор подумал и спросил, вспомнив: – Ты что—то там говорил о голубях. Что они такое вытворяют, чему следует научиться людям? Ведь рассуждая о голубях, ты преследовал именно эту цель?

– Голуби живут так, как велит природа, – заученно проговорил Тарс. – Они никого не спрашивают, как следует поступить, ответы на все вопросы находятся в них самих. А человек только и делает, что природу опровергает.

– Поясни свою мысль, сделай одолжение.

– Я призываю всего навсего вернуться к естественной жизни, к той жизни, которой жили наши далекие предки.

– Но, подумай, это же неприемлемо по целому ряду причин. Начнем с того, что мы не можем позволить людям беспорядочно размножаться. Однажды это уже было, и ты знаешь, чем закончилось. Мы не можем позволить также, чтобы люди принимали участие в воспитании собственных детей. Ничего хорошего из этого не получится. Потому таких детей просто не должно быть и их нет.

– Эти доводы мне совсем не нравятся. В них трусость и нежелание отвечать за себя и свою жизнь.

– Скажи-ка, Тарс, ты хотя бы иногда слышишь слова, которые произносишь с такой безрассудной отвагой?

– Разумеется, господин Координатор.

– Ты знаешь, кто я такой?

– Знаю. Об этом мне сообщил робот. Правда, никогда прежде я вас не видел, но всегда знал, что вы существуете.

– А вот я теперь знаю, что существуешь ты и что твоя участь незавидна. К сожалению. Не уверен, что ты долго протянешь на улице.

– Я готов, – сказал Тарс печально. – Если кому-то станет легче.

– Кому-то, возможно, станет, мне – нет, – сказал Координатор и удивился своим словам. Он подумал даже, что эти слова произнес не он, а другой человек, оживший в нем, у которого единственная радость в жизни – перечить любому замыслу своего господина. – Я не стану причинять тебе неприятности, хотя должен. Ты пойдешь теперь и постараешься быть осторожным и умным простым врачом, если тебе нравится так именовать себя, а не разгильдяем, проповедующим крамолу на площадях. Тебе очень повезло встретить меня на своем пути, но главное, тебе повезло потому, что последнее время удивительно не везет мне. – Он помолчал и вдруг переключился на жесткий непререкаемый тон, свойственный Великому Координатору: – Впрочем, эти слова забудь. Ты, надеюсь, не жаждешь познакомиться ближе со мной и моими людьми?

– Нет, конечно, – еле слышно произнес Тарс.

– Теперь ступай и запомни совет: держись подальше от пройдох из службы безопасности, особенно от их предводителя Хрома, уже положившего глаз на тебя, как я понимаю с твоих слов. Тебе не уйти от этих натасканных псов, если они, не дай Бог, возьмут след. Но если все же случится беда и тебя прижмут так, как они умеют, попробуй сослаться на меня. Разрешаю. Не уверен, что это поможет, учитывая краткость пути от ушей этих плохих парней до включения механизма расправы… И, пожалуйста, освежи одежду. Недопустимо так опускаться. Ты же врач. Простой врач.

Выпроводив Тарса, Координатор вернулся к столу, опустился в кресло, замер.

В молодые годы, когда борьба за лидерство так естественна, он на первые роли не рвался сознательно, предпочитая оставаться вторым. Свой выбор он объяснял самому себе врожденной скромностью и скучным отсутствием амбиций. Первым всегда был будущий Владетель.

Вместе с тем, сколько помнил себя, он мечтал о власти, но не о власти карать и миловать по произволу, которую обычно предполагают невежды. Его вполне устраивала власть над одной по-настоящему интересной тихой стороной жизни – вещественной. Идеологию, законотворчество он охотно оставлял Владетелю, олицетворяющему высшую власть и высшую ответственность. Он легко соглашался с тем, что второе место в государстве исступленных его потолок, и совершенно искренно не желал большего.

Однако бывали времена, когда он мог легко, почти не прилагая усилий, переместиться на первое место. Высшая власть поманила особенно настойчиво, когда Владетель вопреки Закону увлекся обворожительной юной плебейкой, похищенной на Континенте в колонии славов и тайно вывезенной на Остров. Порабощенный пагубной страстью, он спрятал девчонку от любопытных глаз в своем поместье, наивно полагая, что для окружающих это происшествие останется незамеченным, и на целую весну совершенно устранился от дел, переложив на его плечи, как нечто само собой разумеющееся, еще и свою долю забот.

Тогда страна жила в ожидании перемен. В Сенате, прежде разобщенном на два лагеря, немедленно прекратились распри. Непримиримых врагов объединила общая страсть во что бы то ни стало кардинально изменить жизнь государства. На удивление открыто и смело сенаторы потянулись к трибуне. Наперебой, не опасаясь последствий, в крайней запальчивости принялись твердить о переменах, которые ждет народ и, конечно, они сами – вместе с народом. Жажда решительной перестройки государственного механизма сконцентрировалась до состояния, при котором было достаточно небольшого толчка, чтобы перемены осуществились.

Владетеля обвинили в бесцеремонном, на виду у всех попрании Закона, в тяготении к сомнительным удовольствиям, и, как следствие, в пренебрежении к высокому долгу и назначению. Единогласно постановили сместить его со всех занимаемых постов и предать суду. Преемником назвали его – и не только в Сенате, но и среди народа.

В конце концов, явились заводилы и, задыхаясь от возбуждения и страха, поставили перед выбором. Был задан единственный вопрос – готов ли он на последний решительный шаг? Он думал недолго и отказался – он не был готов.

Владетелю донесли – уши у него были повсюду. Он немедленно понял, что перегнул палку, и пошел на попятный, проявив свойственную ему гибкость, – напрочь отказался от всего, что раздражало народ, и в первую очередь от плебейки, успевшей родить ему сына. Ближайшим рейсом вернул женщину на Континент, мальчишку поручил опальному отцу-диссиденту и, не испытывая ни малейших угрызений совести, отправил в отставку Сенат в полном составе.

Народ, озадаченный столь решительным поворотом, для порядка повозмущался, но, обретя очередные подачки, главным образом в виде щедрых посулов, сник и смирился.

Стоило ему согласиться и власть оказалась бы в его руках – решительных перемен тогда жаждали все. Но когда напряжение достигло предела и пришлось выбирать, он смалодушничал, отказался. И выиграл.

Тогда он решил, что нужно продолжать работать и, главное, просто жить. Нужно терпеть, спокойно дожидаться своего часа и довольствоваться тем, что есть. Похоже, его время еще не настало. Тогда же он впервые всерьез поверил, что оно непременно придет – его время, явится, когда не ждешь и даже не очень желаешь.