Александра Родсет - Дао водяных лилий. Сборник рассказов и миниатюр

Ненастоящие звёзды светили сквозь настоящее стекло. Мне хватало и этого для иллюзии полноценной жизни. Мы лежали рядом, обнявшись, было очень тихо и темно. Разговаривали шёпотом.

– Манипулятор? – переспросил я. – Рэнди умеет пользоваться компьютером?

– Ну да, – нехотя ответила Джейн. – Я научила.

– Значит, он умеет читать?

– Значит, умеет, – мне послышался в её голосе какой-то холодок.

– Гениальный ребёнок, – вздохнул я. – Цены б ему не было, если б… Кстати, сколько ему лет?

– Это важно?

– Ну… не знаю, наверное, нет. Просто спросил, вот и всё. Что-то не так?

– Бен, – Джейн приподнялась на локте, пытаясь рассмотреть меня в темноте. – Если мы будем жить вместе, тебе придётся научиться относиться к Рэнди как к человеку. Не как к чуду природы или забавному зверьку, а как к человеку. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил я серьёзно. – Я думаю, я уже к нему так отношусь. С той минуты, как понял, какой у него невероятный талант.

– Даже не как к таланту, – покачала она головой. – Как к человеку. Пойми.

– Хорошо. Я постараюсь понять. Давай спать, моя радость, завтра тяжёлый день.

Через четверть часа Джейн уже мирно сопела и видела сны. Я лежал тихо, смотрел в потолок и услышал звук. С трудом понял – это еле слышно плачет Рэнди за занавеской. Не знал, что делать, несколько минут лежал тихо, чтобы мальчик не понял, что я его слышу. Потом встал, подошёл к нему, погладил по бритой голове.

– Всё будет хорошо, Рэнди.

Он всхлипнул сильнее.

– Годзилла замолчит… я тебе обещаю.

Он шмыгнул носом ещё громче. Я вздохнул, пожал плечами, погладил повёрнутый ко мне затылок ещё разок и вернулся обратно. Никогда не умел утешать.

К министру культуры Джейн ходила без кольта. Я, конечно, выдвигал версии по ночам одна другой зажигательнее – вызвать Джеффа на дуэль, прокатить министра культуры по прерии на лассо, переодеться индейцем, прокрасться в парк и перерезать Годзилле горло мачете, в конце концов, разбить стекло, выкрасть пульт и нажать кнопку аварийного отключения – но и я, и Джейн знали, что действовать нужно в рамках закона. Пока на твоей стороне закон – с тобой сила. Когда ты против закона – ты только зёрнышко кофе в ручной кофемолке. Я, кстати, научился его молоть на потеху публике, а потом варить тут же, в старинной металлической турке. Запах неимоверный! Жаль, что я не знал этого, когда проектировал парк – вот где настоящий обонятельный аттракцион! Был бы первым номером, вместо Годзиллы! Ну… не был бы. Но я могу помечтать?

Мечтать я приходил к Рэнди. Как-то так само собой сложилось, что когда Джейн уходила на весь день воевать с инстанциями, я регулярно, как бы ни был занят, подходил проверить, как там её брат. Ухода ему требовалось немного – один раз в день я приносил ему пищу из бара, второй раз мы ужинали уже вечером все вместе. Кроме того, нас сблизила Годзилла – как только парк запустили, она и правда стала кричать каждые два часа. Это означало, что я должен был возвращаться к мальчишке, закрывать ему уши руками (беруши он постоянно вынимал, видимо, не осознавая, для чего они), потом сидеть с ним ещё какое-то время и идти назад. Я научился понимать некоторые его условные знаки – «да», «нет», «пить» – большего от меня и не требовалось. Деликатные бытовые вопросы Джейн неизменно решала сама.

Иногда после крика Годзиллы я сидел за спиной у Рэнди и смотрел на море. Я пытался расспрашивать, почему он его рисует, но ответы жестами не приносили ясности.

– Ты хотел бы увидеть настоящее море?

«Нет».

Иногда он пробовал мне растолковать. Откладывал кисточку, складывал пальцы щепотью, указывал ею на картину, а потом словно бросал что-то за мольберт.

– Ты хотел бы, чтобы там было море?

«Да».

– Понимаешь, эти прерии… они там не совсем настоящие. То есть они совсем ненастоящие, это голограмма. Как бы тебе объяснить… в общем, там не может быть моря.

Рэнди кивал, а потом снова указывал щепотью на картину. Приходилось признать, что я не понимаю.

Через неделю меня оформили в штат.

Поначалу остальные актёры меня дичились – я не сидел вместе с ними в салуне, не принимал участия в попойках, не мыл косточек соседям и политикам, но потом они как-то молчаливо смирились с моим присутствием. Бармен – по совместительству он заведовал и кадровыми вопросами – в какой-то день вызвал меня подписать контракт. Несколько листков настоящей бумаги, по старинке – из вторсырья, скорее всего, но всё равно это создавало впечатление основательности. Кроме того, процедура была обставлена как надо: он проводил меня в кабинет, усадил за стол и торжественно произнёс:

– Парень, я не буду тебе мешать, прочитай внимательно, чтобы потом не говорил, что ты подписывал не глядя. Если будут вопросы – спрашивай, не стесняйся, – и вышел после этих слов.

Я вгляделся в первые строчки: «Компания „Дикий Запад, Историческое Наследие, Лимитед“, с одной стороны, и гражданин Федерации Бенджамен Стейтон, с другой…» А Джефф обещал, что я ещё долго ничего подобного не прочитаю. Ха!

Контракт был стандартным, я расправился с ним быстро. Отметил карандашом некоторые пункты, перечитал ещё раз, в целом остался доволен. Встал, прошёлся по кабинету, выглянул в окно, с любопытством осмотрел книжные полки. Мелькнула мысль заглянуть в контракт Джейн – стало вдруг интересно, как официально называется её должность. Пиарщик? Рекламщик? Или специалист по открыванию дверей с ноги? Хотя, скорее всего, она числится какой-нибудь судомойкой или актрисой, как я…. Я нашёл её личное дело, сильно опасаясь, что меня застукают за моим чтивом. Верхним листом в её папке лежал сертификат генетической чистоты.

От созерцания этого бесценного документа меня оторвал рёв Годзиллы, и я осознал, что совершенно забыл про Рэнди! Перепрыгивая через табуреты в баре, я рванул на другой конец посёлка.

Я готов был проклясть самого себя за то, что выдумал это чудовище. Коляска валялась опрокинутой – похоже, Рэнди от страха опять били судороги, но в эту минуту он лежал неподвижно, рассматривал небо. Годзилла уже не кричала. Рэнди не плакал, только губы беспомощно и жалко кривились, будто он изо всех сил удерживается от слёз.

Я-то полагал, что это для него физически невозможно.

– Тише, малыш, тише, – я чувствовал себя увальнем, который внезапно разучился говорить. – Всё хорошо. Прости меня, пожалуйста, я опоздал.

Я наклонился над ним, испытывая чудовищное раскаяние – смотрел в его глаза, полные невыплаканных слёз, и пытался понять, умеет ли Рэнди чувствовать обиду. Сознаёт ли он, что это именно я виноват в том, что его до полусмерти пугают каждые два часа. Нет, думал я, вряд ли осознаёт. Но разве мне от этого легче?

– Тише, хороший, тише. Ты же у нас самый сильный. Не надо плакать. Мальчики не плачут…