Виктор Хорошулин - Хвост ящерицы. Тайны русского Кёнигсберга

Профессор слушал и молча покачивал головой.

– Захар! – позвал Суворов денщика. – Подай-ка нам чаю, голубчик!

– Сию минуту, ваше превосходительство. Самовар уже готов!

– И это происходит каждый божий день, вернее – ночь, – дрогнувшим голосом закончил генерал-губернатор. – Я вижу, вы задумались. Уж не считаете ли вы, что я действительно схожу с ума? Или это такой недуг, о котором мы просто не знаем? Можно ли его вылечить?

– Прошу вас успокоиться, ваше высокопревосходительство, – промолвил пожилой доктор, исследовав пульс губернатора. – Я уверен, что вы находитесь в полном рассудке и… в добром здравии. Но есть одна серьёзная проблема, имя которой – страх… Но страх непростой, поскольку он навеян извне.

Услышав такое обидное для офицера слово, генерал грозно вскинул брови.

– Возможно, то, что я сейчас вам говорю, весьма неприятно, господин губернатор, – спокойно продолжал Майбах, – но никто вам этого не скажет, кроме меня. Страх – самое сильное человеческое чувство и он, действительно, может довести человека до безумства. Насколько прочно за столь короткое время он укоренился в вас, говорят и ваши боли. Например, плечи символизируют у человека силу, а также ответственность, поэтому здесь селится страх показаться слабым… В груди гнездится страх потери близких, а в животе появляется страх в ситуациях угрозы для жизни, недаром они слова одного корня… Но ваши страхи – всего лишь следствие. Всё, что вы мне описали, очень похоже на… колдовство или сглаз. У нас, в Кёнигсберге за мастерами насылать такие, как вы изволили выразиться, «хворобы», с фонарями и собаками бегать не надо. У нас тут народились целые поколения магов и чернокнижников, за которыми нужно приглядывать очень строго… Если вы не будете возражать, я бы хотел осмотреть ваше… платье… Ту одежду, в которой вы обычно появляетесь на приёмах…

– Захар! – вновь обратился Суворов к денщику, который водрузил на стол пузатый блестящий самовар. – Принеси мой парадный мундир.

И, обращаясь к Майбаху, с грустной улыбкой изрёк:

– Я давно понял, уважаемый профессор, что получаю, пожалуй, больше полезных уроков от тех людей, которые со мной не согласны и готовы спорить, пробуждая тем мою собственную мысль, чем от единомышленников или подхалимов…

Что-то изменилось в глазах генерал-губернатора. Теперь он уже не выглядел таким потерянным, каким казался в начале разговора. Стараясь развить свой «врачебный успех», профессор продолжил:

– Вы – слишком заметная и значимая фигура в Пруссии, ваше высокопревосходительство. А у таких людей достаточно много недругов. Да взять бы к примеру… короля Фридриха… Сейчас он пойдёт на любые ухищрения, чтобы избежать поражения в войне…

– Вы думаете, что он собирается привлечь на свою сторону чернокнижников?

– Я убеждён в этом, ваше высокопревосходительство. К тому же сам Фридрих является масоном. А эта организация не гнушается ничем… Впрочем, сейчас мы в этом убедимся.

Захар принёс чистый, выглаженный мундир генерал-губернатора. На нём, кроме иных наград, красовался орден св. Александра Невского.

– Вы позволите мне осмотреть его? – ещё раз спросил Майбах.

– Конечно, дорогой профессор. Но что вы собираетесь найти?

Кафтан генерал-губернатора не отличался особой роскошью. Да, дорогое сукно и хороший покрой. По краям и по борту он обшит золотым галуном, пуговицы были тоже золочёные. Они весело поблёскивали в свете свечей.

– Обычно, в кафтан, в самое укромное место втыкают булавку, – пробормотал профессор, тщательно ощупывая дорогое сукно.

– Посмотрите в обшлагах рукавов, – посоветовал Суворов, внимательно наблюдая за действиями Майбаха.

С нескрываемым интересом, раскрыв рот, за каждым его движением следил и денщик генерал-губернатора.

– Захар, разливай чай…

– Вот! – наконец, воскликнул профессор, демонстрируя Суворову и его денщику длинную блестящую шпильку с шестиконечной звёздочкой на конце.

– Ах, quelle mauvaise surprise [9] какой неприятный сюрприз (фр.) ! – встрепенулся губернатор.

– Дьявольская, прости господи, штуковина, – перекрестился Захар, с испугом глядя на безобидный с виду предмет.

– Вы считаете, что это и есть причина моих… страданий? – усмехнулся Василий Иванович.

– Убеждён, ваше высокопревосходительство. Видите, на конце шпильки имеется шестиконечная звезда? Это – масонский символ. В вашем окружении имеются масоны? Я слышал, что в русской армии тоже есть члены этой ложи…

Суворов был вынужден признать, что он лично знает нескольких офицеров гвардии, которые являются масонами. Но вслух он ничего не сказал. Однако было крайне неприятно сознавать, что в числе окружающих тебя людей, среди высоких чиновников или блестящих офицеров таится жестокий и беспощадный враг.

– Ну вот, ваше высокопревосходительство, я свой долг выполнил, – торжественно произнёс и поклонился профессор Майбах. – Надеюсь, что вы скоро забудете о терзавших вас кошмарах.

– Сам бог послал мне вас, дорогой профессор, – воскликнул Василий Иванович и обнял врача. – Захар, наливочки нам! Вишнёвой! И непременно – ветчины!

– Не стоит благодарности, – улыбнулся профессор. – Вы бы, ваше высокопревосходительство, посетили наш университет! Нашу Альбертину… Я там покажу вам кое-что интересное…

«Пресветлейшая, всесильная Государыня, Самодержица всея Руси, всемилостивейшая Государыня и великая жена! Вследствие смерти покойного доктора и профессора Кипке, должность Professioordinario логики и метафизики, которую он занимал в здешнем Кёнигсбергском университете, стала вакантною. Эти науки всегда составляли главнейший предмет моих занятий. В продолжение тех лет, что я находился в здешнем университете, я каждый семестр читал обе эти науки на частных уроках. Я имел в этих науках две публичные dissertationes и, кроме того, стремился ознакомить своих коллег с результатами моих работ в четырёх статьях, помещенных в кёнигсбергском учёном сочинении (Intelligenzwerk), в трёх программах и трёх других философских tractata. Надежда, с которой я льщу себя посвятить службе Академии наук, а главным образом всемилостивейшее желание Вашего Императорского Величества оказывать наукам высокое покровительство и поддержку, побуждают меня всеподданнейше просить Ваше Императорское Величество пожаловать мне освободившуюся professionemordinariam, и надеюсь, что senatusacademicus, ввиду обладания мною необходимыми способностями, сопроводит мое всеподданнейшее прошение благоприятными свидетельствами. Я уверяю в моей глубочайшей devotion (преданности) Вашему Императорскому Величеству, всеподданнейший раб, Иммануил Кант. Кенигсберг, 14 декабря 1758 г.»