Лааль Джандосова - Арвеарт. Верона и Лээст. Том I

В комнате её ждали. Джон – в кофейном по цвету фреззде, в светлых штанах из замши и в сапогах – перламутровых, сидел на столе, посмеиваясь, и держал её Volume Двенадцатый, раскрытый на том разделе, что назывался « Прошлое » и содержал рисунки – схематичные – карандашные – эпизодов из детской жизни, где именно сам он присутствовал в центре любой композиции. Папка была отложена.

– Я смотрю, – произнёс он с иронией, – наш Эхнатон Великий поразил твоё воображение.

Верона – порозовевшая – румяная и распаренная, покраснела ещё сильнее и лишь опустила голову. Джон встал, подошёл к ней медленно – высокий, широкоплечий, с иридиевыми браслетами на предплечьях с рельефными мышцами, забрал полотенце – влажное, откинул куда-то в сторону и нежно сказал:

– Не расстраивайся. Естественные реакции. Можно ли с этим справиться?

– Да, – прошептала Верона, глядя на нити фреззда – по виду достаточно грубые, с фактурным переплетением.

– Не семнадцатилетней девушке, которая толком не знает, где она оказалась и что за всем этим последует.

Верона, опять ощутив себя бессмысленной инфузорией – со всеми своими реакциями – на него самого, на проректора, на « Минотавр » Маклохлана, на куратора пятикурсников, на портрет «Эхнатона Великого», зажмурилась и заплакала.

– Ну вот, – сказал Джон, – приехали. Хотя нет, ещё не приехали. Дай мне одну секундочку…

* * *

Эртебран, обнаружив Томаса сидящим на парапете – на самом краю у пропасти – той, что в себя заманивает и обещает навеки избавление от страданий, ненадолго присел с ним рядом – в целях стабилизации, а потом повёл в свою комнату – выпить горячего чаю и поговорить на темы с общего рода значением.

Джимми Брайтон в эти минуты не испытывал ни благодарности, ни раскаяния за содеянное, а, напротив, вынашивал планы на весьма интересную тему – как отомстить Вероне и опозорить прилюдно каким-нибудь хитрым образом. «Пукалка не подходит, – думал он с огорчением, роясь в своих вещичках, представленных громкой «пукалкой», растворимых в горячих жидкостях капсулах со слабительным, баллончиком с этантиолом, небольшого размера флаконом (пока что ещё не опробованным) с искусственными феромонами, целым набором стикерсов с разнообразными надписями и пачкой цветных журналов, изданных в Амстердаме. «Может, ей порно подбросить?! Baskets этот дурацкий! Хотя нет, догадаются сразу! О боже! – Брайтон подпрыгнул. – Надо ей презик подкинуть! Кончить в него и подкинуть! Или сказать импотенту, что я с ней всю ночь протрахался! Этого он не вынесет!»

Джина курила Vogue , сидя на подоконнике, и мечтала о встрече с Куратором – на фоне идей Вероны, что прозвучали на Паруснике. Представляя, как Старший Куратор отвечает ей – Джине – согласием – на просьбу «смотаться в Ирландию» и гуляет с ней вместе по Дублину, приглашает в кафе на ужин, угощает её шампанским, всю ночь напролёт целует её, Джина – в своих мечтаниях – дошла до самого главного – как в порыве любви и страсти он лишает её невинности и делает ей предложение, а она отвечает согласием. Рама окна была поднята на семь допустимых дюймов, которых вполне хватало для вытяжки и для воздуха. Мысли влюблённой Джины покидали пределы Замка – вслед за дымом – столь же рассеяно, а время, в её ощущениях совсем перестало двигаться и застыло как замороженное. Великий Экдор Терстдаран читал в это время книгу – третий том « Сиггригийского Права », и хмурился то и дело, поскольку джинины мысли создавали ту атмосферу, при которой чтение книги юридического порядка представлялось достаточно сложным и, больше того, неправильным с этической точки зрения.

Верона – в своих страданиях – совсем ничего не почувствовала, кроме объятия – сильного, и в ту же секунду услышала: «Малышка, ну всё, успокаивайся! Посмотри-ка, где мы находимся!» После нескольких нервных всхлипываний, она осторожно высвободилась и увидела небо – чёрное, в бесчисленных звёздах – мерцающих, совершенно ей незнакомых с учётом любого ракурса.

– Красота, – сказал Джон, – не правда ли?! Сейчас мы снова на паруснике, в сотнях парсек от Солнца. Как тебе это нравится?

Верона по-детски ахнула и прошептала в ужасе:

– Но это же невозможно… ни при каких условиях…

Джон вытер ей слёзы пальцами – те, что ещё просачивались, и ответил, садясь на палубу:

– Конечно возможно, Малышка моя, если ты сможешь представить, что наша с тобою скорость – это не скорость фотонов, а скорость собственной мысли, способной за полсекунды преодолеть пространство во всех существующих формах, невзирая на расстояния.

Верона, силясь представить, тоже уселась на палубу, прижалась плечом к руке его и опять посмотрела в небо. Звезды рассыпались бусинами – от мельчайших синих пылинок до крупных, слепящих шариков с лазурными ареолами, которые чуть затуманились. Перед её глазами появился вдруг образ «Крюгера» – куратора пятикурсников. Она прошептала:

– Господи, ведь это – неправда… скажите мне…

Джон обнял её нежно, погладил длинные волосы – прохладные, всё ещё влажные, стекавшие вниз до палубы, и ответил:

– Вы поцелуетесь, но здесь волноваться не о чем. Это не самое страшное из того, что случится в августе.

– А что будет самым страшным?

– Будет много чего, любимая, но ты не бери себе в голову. Ты – здесь. Ты – со мной. Это – главное…

– Как вы живёте с этим? Вы знаете всё, что я думаю.

Джон прикоснулся губами к её лбу – всё ещё горячему, спустился к глазам – закрывшимся, и прошептал, целуя их – то один, то другой – по очереди:

– Так и живу, любовь моя. И чем больше я узнаю́ тебя, тем дороже ты мне становишься…

* * *

После крепкого чая с проректором, Томас, дойдя до гостиной, был встречен своими приятелями – Гредаром и Арриго, а сам Эртебран, умывшись, рухнул – в буквальном смысле – на кровать в своей маленькой спальне и уснул через три минуты, прибегнув к самовнушению.

Джина Уайтстоун полночи делала разные маски: сначала из белой глины, затем – из фруктовых энзимов и в конце – из репейного масла. Одновременно с этим она долго красила ногти, выпрямляла волосы плойкой и курила периодически, созерцая своё отражение в красивом настольном зеркале и вытирая слезы, приходящие к ней от мысли, что всё, чем она занимается – более чем напрасно, и прекрасный Старший Куратор опять её не заметит и не уделит ей внимания, пусть даже и мимолётного – самого минимального.

Герета, тоже влюблённая, писала дневник – виртуальный, и то и дело поглядывала на фотографию Томаса, – его портрет из журнала « Мир Спорта и Состязаний »:

« Сегодня ТОМАС впервые посмотрел на меня по-другому! И мы живём по соседству – между нами только две комнаты! Сначала мы все там стояли, и ОН разговаривал с Неаром. Я тоже читала „Души“, но я никогда не осмелюсь заговорить с НИМ об этом, иначе ОН может подумать, что я прочитала с той целью, чтобы хоть как-нибудь выделиться… »