Александра Нюренберг - Планета Навь

Энки схватился за собственную и скосился на брата.

– Дай им солёных огурцов. – Злобно ответил Энлиль. – И покончим с этим. Коль разрывают контракт, пусть платят неустойку, а зэкам аннулировать отработку.

Энки понурился.

Энлиль что-то вспомнил, оглянулся, поморщился и показал кивком куда-то за спину:

– И этого Маугли… прикажи ему одеться…

Энки вытаращил глаза…

– Что, так и приказать? Это… ну…

– Что ещё? – Ледяным тоном спросил Энлиль, глядя бестрепетно, как Энки трясётся от беззвучного хохота и хватает себя там и сям.

– Я просто представил… как я ему …это ж неприлично…

– Что тут неприличного? Неприлично в таком виде расхаживать. Это скотство.

– Милый, тебе, по-моему, просто завидно, он-то весь продувается… а ты в кителе. Мне страшно, если честно, на тебя смотреть.

– Тьфу. – Сказал Энлиль и пошёл прочь.

– Ты бы сам ему сказал. – Вслед крикнул Энки, вытирая под глазом влагу. – А я бы в стороне постоял. Надеюсь, ты денег не возьмёшь.

Энлиль с пяти шагов устало сообщил:

– Пойду к сестре. Ты не знаешь, у себя?

– Была. Соскунился, предполагаю? Вы сколько не видались?

Последовал ответ:

– Месяц после ссоры.

Энки удовольствовался наполовину честным ответом и – даже он бывает по ошибке деликатным – только кивнул рыжей башкой.

Энлиль вскочил в буёк, как раз проходивший мимо с утробной жалобой, свидетельствующей о том, что источник местной энергии включён на полрубильника, половчее устроился в вонючей тесноте, сапогом потеснил валявшуюся на полу в окурках забытую робу и ухватился за петлю на поручне, затёртую десятком тысяч ныне протестующих рук до лаковой благородной скользкости.

Буёк понесло прочь, встряхивая, и Энки последнее, что увидел – не склонившуюся в угоду турбулентности светлую и блеснувшую макушку брата.

– Слушь, укурыш, а ну… ты, ты…

Энки вонзил пальчик в середину собственной грудной клетки.

– Я, сир?

– Ты. Иди. Сюда иди.

Одноглазый, делавший вид, что не прислушивался к разговору, повернул к нему зрячую половину.

– Та штука. – Не дожидаясь, когда бывший хозяин соизволит проявить демократизм, сказал он совсем негромко.

– О чём ты?

Энки смиренно подошёл – гоняют меня сегодня взад-вперёд.

– Упомянутая нашим официальным представителем. Она ведь, и вправду, существует?

– А что?

Одноглазый покачал грязными кудрями.

– То есть, ты к разговору об оружии массового уничтожения, спрятанному неизвестно кем неизвестно где под нашими ногами, не готов.

Энки оценил притяжательное местоимение «нашими».

– Меня зовут Энки.

Одноглазый моргнул… долго молчал.

– Ну… Амурри.

– Чё ты дёргаешься? – Задушевно спросил Энки. – Ты большой человек, но ты бы надел штаны.

– А тебе-то что? Я не зэк. Сам решаю насчёт штанов.

– Ага.

– Типа – пока, пока?

– Да чтоб я рабочему классу угрожал. Просто сюда может прийти моя сестра… она женщина, сечёшь? Будет нехорошо.

– Это та, которая в девках? Которая чудищ делает?

– Да не делает, не делает она.

– По любому, мы вам враги. Ты сам сказал, парень.

– Враждебные действия, я сказал. Не враг, а враждебные действия.

– Тю, а разница?

– Видите ли, друг, архитектура слова подразумевает…

Амурри отвернулся посмотреть раньше Энки на подъезжавший маленький внедорожник. Сухопутный пират остановился, и беседующие увидели вылезавших Энлиля и Нин.

Нин поздоровалась, не обращаясь ни к кому, и одноглазый – как почему-то и ожидал с любопытством наблюдавший за ним Энки – ответил очень вежливо.

Опупел, бедолага, сказал себе Энки. Красота Нин поразила Амурри, и забастовщик не собирался делать вид, что это не так – даже во имя солидарности трудящихся перед лицом классового врага.

– Амурри, наш классовый враг. – Представил он, не забывая об обязанностях хозяина. – Амурри, это та старая дева, которая чудищ делает.

Амурри с максимальным достоинством, доступным аннунаку в лава-лава, ответил:

– Ты же сказал, не делает.

– Ну, с командором ты знаком. – Как ни в чём не бывало ответил Энки, указывая на застывшего у машины. – Это тот аннунак, который тебя…

И Энки сделал движение возле собственной шеи, высунув язык.

– Ясно.

Энлиль сказал от машины:

– Нин, оказывается, собиралась в Новые Лаборатории, она обещала захватить меня.

Судя по выражению лица сестры, она не помнила о своём обещании.

Амурри развернулся и пошёл прочь, ни слова не сказав.

Нин сомкнула уста довольно плотно и, также не нарушив молчания, вернулась к машине. Энки вслед поинтересовался:

– Ну, как тебе?

Он качнул головой в сторону Амурри, уходящего прочь. Нин обернулась, посмотрела на Энки и села в машину на пассажирское место. Энлиль в лучшей роли джентльмена. Но джентльмен внезапно вылез со своими сапогами:

– Каков твой план действий?

Энки, собиравшийся уходить, вернулся.

– У меня встреча.

– С кем это?

Энки приглаживал волосы. Глянул, возмутился:

– Нет, а что ты такой подозрительный? С лидером у меня встреча. Пока неофициальным. Помнишь, я говорил.

Подошёл к брату, задумчиво протянул лапу и потрогал мундир. Энлиль опустил взгляд на толстые покарябанные пальцы брата. Поднял взгляд – глазки Энки уставились в упор.

– А ты таким не был в той гостинице. – С нежным укором прошептал он.

Энлиль, глядя ему в лицо, отбил руку Энки так больно, что тот засвистал – уй-ю-юй, подул на пальцы.

Нин недоумённо рассмеялась:

– Я что-то не поняла.

Энлиль сжал зубы.

– Шалунишка.

Энки, указывая на него, жаловался:

– Ну вот, чес-слово, ну, я не понимаю. За что, – обернулся, – дерётся ещё… службист. Я про тот дивную гостиничку у дороги, где мы с ним кантовались после того, как я, – помахал крыльями, – вырвался на волю из армии.

– …Где тебе было так плохо. – Продолжил Энлиль, уже пришедший в себя и готовый отразить атаку.

Энки уходя, посоветовал Нин, указывая на командора:

– А ты расспроси, расспроси его.

Ушёл, всунул голову в окошко – показал безмолвно, сказал губами – спроси.

Для посещения конторы одноглазый надел штаны и корсарскую безрукавку, что добрый Энки расценил, как акт доброй воли, а злой Энки, как проявленную слабость.

– Стыдуха. – Молвил одноглазый, показывая на стену пальцем.

Палец – длинный красивый грязный указательный.

– А? – Шебуршась с чайником, как гостеприимный хозяин, отозвался Энки и мельком через плечико глянул-хмыкнул.

– А.

На стене в теньке за любимою всеми картой шахты со срамотными человечками, изображающими различные виды работ, помещался, давая крен на восток в богатой облупившейся раме портрет государя Ану с подписью «Всегда рядом».

– А чего стыдуха?

– Чегой-то он рядом… я не просил.