Сен Весто - ОТРАЖЕННЫЕ СУМЕРКИ. САГИ. Сборник научно-фантастических рассказов и повестей

– А мы думаем руками, – весело сказал с места Йама. – Нам так удобнее.

Конференция засмеялась.

Ой усмехнулся тоже, давая понять, что оценил выпад.

– А скажи, вождь Йама, думающий руками, – сказал он, когда в гулком храме все снова успокоились. – Не ты ли был тот, кто стоял на самой вершине священной горы Хукарья, с именем Ардвисуры Анахиты на губах и жертвоприношением на чистых свежевымытых ладонях, прося быть господином над людьми и богами?

В помещении стало совсем тихо. Было слышно, как за окнами на лужайке жгут дрова, готовя утро к трапезе.

– Это было в качестве опыта, – смущенно произнес Йама, растирая ладонями заросший подбородок. – Я был смертным тогда. Нельзя винить человека за попытку.

– Объявляется короткий перерыв, – сказал Ой, упираясь обеими руками в поверхность стола и возвышаясь над широкой жертвенной чашей недобрым предупреждением. – Попляшите, разомнитесь. Учтите, я никуда не ухожу…

…

– …Несомненным достоинством мероприятий такого рода является то, что они дают возможность лучше узнать друг друга, лучше находить язык взаимного общения. На мой взгляд, тот полезный обмен мнениями, который имел место сегодня, надо поставить на регулярную основу. Нам надо чаще видеть друг друга…

Со значением придерживая пальцами подбородок, Дионис стоял рядом с Гермесом и каким-то еще одним эпическим созданием, обликом не столько чужеземным, сколько непонятным. Оба слушали.

На их фоне, так же негромко обмениваясь мнениями, степенно брели по сочным травам лужайки в направлении тенистых участков зеленых насаждений античные фигуры в гражданских тогах, в туниках, подпоясанных оружием, и набедренных повязках, сделанным из шкур зверей. Деловито жужжа, над увитой плющом головой Диониса пролетали полосатые пузатые шмели и пчелы. Дальше, уже в непосредственной близи леса в синей глубокой тени низких крон валялись несколько бесстыдных полуживотных фигур с торчащими бородками, не то козлов Тора, не то сатиров. Над лесом, высоко в голубых просторах мелкими мошками сновали ласточки. Все говорило за то, что мероприятие дня удалось. Под древними отвесными стенами из ущербного кирпича, поросших частью травой и мхом, во весь рост стояли красные маки. Развернутые кроваво-алые пятна их чашечек вяло покачивались под прикосновением теплого летнего утра, и в их неплотной синей тени лежали, невнятно белея, чьи-то кости.

Приглашенные занимали места, рассаживаясь и неторопливо осматриваясь. Начатый во время перерыва полезный обмен мнениями продолжался и здесь, боги с некоторым приступом нового недоумения поворачивали головы от одной архитектурной перспективы к другой, пытаясь понять, что было не так. Пратьекабудда, с не меньшей озадаченностью наблюдавший лежавшие в руинах сомнений помещения, держался за нижнюю часть лица, тоже решая, что опять происходит. Что-то опять было не все слава богу с этой ваджраяной. Бывшие совсем недавно трагически мрачными, подчеркнуто строгими, эпические стены конференц-холла выглядели прежними – и как будто были другими. Что-то снова неуловимо изменило себя в этой всеобщей атмосфере санскрита, высоких предначертаний и грифленых опор. Храм, словно громоздкая ладья викингов, куда-то тихо и неслышно съезжал на собственных стапелях времени, не дожидаясь остальных деталей ландшафта. Лишь потом глазам открывалось, что в помещении как бы прибавилось утра лета, а в гигантских кирпичных отвесах стен появилось на несколько открытых горизонтов и зеленеющих крон больше: оконные проемы напоминали скорее старые бесцеремонные извлечения в обрамлении кирпичных зубьев, куда теперь непринужденно заглядывала природа и все сочные краски дня, а на поваленных сегментах и дробных фрагментах колонн местами зеленела свежая травка. В черных, длинных, поросших щелях торчали красные пятна мака.

На общем фоне незаметных перестановок сейчас выгодно отличались каменные выражения чудовищ ваджраяны; массивными изваяниями из цельных кусков гранита и слоеного кирпича их тяжелые жуткие лица далеко выдавались из стен, подчеркивая границы перехода синего света и теней и наглядно олицетворяя собой то, что не говорит, но все слышит. Строптивые кучки притихших химер сидели прямо на них, словно на собственных гипертрофированных повторениях, и на грубых животных лицах их тоже читалась тревога.

К жертвенному жерлу приветственной части храма легким шагом взошел голый до пояса, плечистый, босой и крепко загорелый молодой мужчина. Спортивный мускулистый торс и убранные в косы как смоль черные волосы безошибочно выдавали его происхождение от прерий, где скалы обрывались в бездонные озера и у синего неба была уйма времени – почти вечность. Коснувшись груди, приветственно приподняв перед собой двумя руками портативный топорик с пером и длинным резным противовесом, он сразу убрал инструмент назад за пояс, наступил босой ногой на траву и, приподняв подбородок, высокомерно произнес:

– Иктинике, что покровительствует мужеству воинов су и сеет раздоры, скажет приветственное слово…

В стены, ударившись, забилось, словно в поисках выхода, эхо. Послушав и как будто оставшись довольным услышанным, покровитель су, сеющий им раздоры, хорошо поставленным на длинных тропах войны голосом продолжил:

– Быстрый Паук неба, придумавший речь человеку и избавивший его от злобного дыхания торнадо, умеет принимать облик любого существа. Он рад любому облику и ему приятен вид живущего. Когда прабабка ирокезов Авенхаи не нашла ничего лучше как свалиться с верхнего предела вселенной, на поверхности мрака ее поддержали твердые руки бобра и выдры. И когда ондатра извлекла со дна ночи первую щепоть земли, возложив ее в ладони Авенхаи, стала земля сушей. И была первопричина у всего сущего, и было имя ему – мрак. Создал он силой мысли туманы, полные жизни, и сделал из плоти своей небо и землю: так верх стал верхом, а низ низом. И когда принял он огненный облик, стал туман морем, упав на землю дождем. Так решил Создатель Тайова: да будет мир. И стал мир. Так решил он: да будет сын ему. И стал сын. И было имя ему: Сотуканг. И сказал Сотуканг: на что небо земле, если нет на нем Быстрого из Пауков? И стал Паук, и был так же лес и была вода лесных родников. Так сказал он: да будут близнецы, число которым два. И стали. Создал один из них красные скалы, а другой многие звуки. И когда сделали они всё, так сказали: уйдем далеко до самых краев вселенной – один от другого, ибо крайностями держит себя мир и равновесием духа – воин. И от отца небес появился первый из людей, а из початка кукурузы первая из его жен.

И снизошли великие предки су со звезд к земле и увидели реку, и сказал Великий Ворон: Если это не для рук моих и глаз моих, то я не вижу в них смысла. И поднял он всех людей, что были, в час ночи и отправил их мыслями в кивы предков, и когда поднялись они, четыре раза кричали они громко по его команде, чтобы взошло ленивое солнце и взошла луна. И когда взошло солнце, так говорил он к миру: Но зачем солнцу небо без влаги и зачем реке равнины без гор? И сделал он горы. И когда взошла на небе луна, так говорил он к ней: вижу я стебель чероки, что торчит из темной воды подобно завтрашнему утру. Но к чему один стебель без леса? И сделал он лес.