Сен Весто - ОТРАЖЕННЫЕ СУМЕРКИ. САГИ. Сборник научно-фантастических рассказов и повестей

И когда сделал он лес, и лес был живым, увидел он большую опасность, и опасность была – солнце, что ждало, подобно гремучей змее, и когда совершила она смертельный бросок в его сторону, взял он ее из воздуха руками и выбросил за окно. И когда совершил он подвиги, и все было прекрасным, капли пота его пали чистой росой на листья леса и стебли трав, и взошли из них су и взошли из них сильные волки и многие звери, а стрекоз, скарабеев и медоносных пчел было много. И когда сделал он все, так сказал он: Я сделал все слишком прекрасным. И сказав такие слова, Великий Ворон обернулся орлом – провозвестником солнца и улетел на его закат.

И слились вместе, услышав это, Последний край неба и Последний отрезок земли, и появилась от их горизонтов Эстсанатлеи, Жена, Что Воздает Перемен. И изменилось все, что росло. Так создала она свет дня и грань ночи. Увидели ее су, как каплю росы; и слилась она вместе с провозвестником солнца, в лучший из дней неба; и стала она мать двух богов – больших воинов. И было имя ей: Тихий Дождь Лета. И было это в Год священной горы навахо.

Но настал Год болезней. И пришла в земли су страшная лицом и сердцем тролль-Дсоноква, с когтями из меди, и стала приманивать детей нежным свистом, а тех, что приходили, уносила в корзине, как уносят на спине добычу. И тогда собрали вожди неба совет, решая, как предотвратить гибель мира; и вождей было много. Так говорили они: поручить троллю Ганускве, добродетельному в терпении, обучение первого ирокеза, встреченного им на тропе охоты, делать ложные лица, что искажают внешнее и отвращают болезни. И научил Ганусква. Сказали вожди неба: пусть лучшие из двуногих волков изловят ужасную сердцем Дсонокву, что привлекает детей нежным свистом и уносит в корзине пить кровь. И поймали они. А когда сожгли тело ее и решили пепел развеять по семнадцати ветрам, стал пепел москитами, и число было им: тьма.

Закончив говорить, индеец повернулся и, не прощаясь, теми же легкими прыжками босых ног покинул жерло чаши.

Обдумывая, все какое-то время хранили молчание.

– Вот тоже сердечное хэллоу, – с кислым разочарованием загремел наконец Ямата-но, ни к кому конкретно не обращаясь. Самурайский перевязанный скромным шнурком чубчик у него на макушке неприязненно торчал, передавая общее настроение хозяина. – Ничего себе приветственное слово. Я думал, он что-нибудь хорошее скажет.

Поднялся еще один сильно загорелый голый до пояса бог. С бритых сторон его головы волосы были аккуратно убраны в пучок на самой макушке, в который было вдето короткое полосатое перо, и на жестком скуластом лице читалось равнодушие и спокойствие ко всему, что было и что будет.

– Скажет ли быстрый умом и ногами Сын дождя, чей язык столь же точен, что и мой нож, – как было у вас имя тому Великому Ворону, что приводил на крыши высоких гор гром и научил су ставить столбы тотемов, чтобы не стояли криво? Старый маниту Леса, сын Воды видит тебя.

Взгляд Иктинике был спокоен и прохладен, как пол под ногами, но та небольшая пауза, последовавшая за невинным вопросом, была выразительнее нескольких кубиков льда на ладонях. Он сидел, удобно скрестив под себя одну ногу и голую пятку другой вытянув впереди себя.

– Вокеон было имя ему, – ответил Тот, Что Сеет Раздоры. В голосе его не было ни капли тепла.

– Ну конечно, – сказал маниту Леса, пряча глаза. Он помедлил. – Вокеон, Ворон Грома. И его образ с распростертыми крыльями хранит на себе всякий нормальный тотемный столб. Ибо когда происходит в небе поединок его с Сисиютлем, не знающим меры и несущим зло, сыпятся вниз молнии и содрогается Небо. И смертелен взгляд дикого Змея. И велик гнев его. И нельзя одержать над ним верх.

– Нельзя, – согласился Быстрый Паук. – Лишь холодный разум и чистое сердце сделает это.

– И смягчится лицо Неба, – закончил за него древний коан маниту Леса. Он смотрел молча и со значением, словно приглашал войти под приоткрытый перед ним полог ти-пи.

– Ну хорошо, – сказал Иктинике, меняя под собой согнутые в коленях ноги и усаживаясь удобнее. – И кто же этот холодный разум и чистое сердце, что способен сделать нам утро приятным?

Полосатое короткое перо над голой головой старого сына Воды молча и скорбно качнулось, и он опустился на место, тоже подогнув под себя ноги.

Не понявший ни слова из произошедшего обмена мнениями, кроме того, что где-то снова тянет горелым, Гейррёд с неразлучным топором под мышкой убежденно произнес:

– Насчет неба – не волнуйтесь. Мы смягчим его так, что все будут довольны.

Конференция неуверенно загомонила.

– Когда я развожу священный вакиньян на самой вершине скалистой горы и полный холода такушканшкан радуется ему вместе со мной, сердце мое спокойно, как воды Онондага. – Хайонвата, вождь ирокезов и пророк лучшего будущего, говорил, не вставая с места. Лига племен ирокезов и пятьдесят вождей назвали его имя, когда дело стало касаться вопросов эволюции. – Когда изменивший ход времени гуронов Два Потока Воды, Что Сливаются Вместе, появился на свет, мать три раза, предчувствуя недоброе, пыталась его убить. – Пророк смотрел на что-то, видимое ему одному. – Предсказания не были в его пользу. – Вождь ирокезов помедлил снова. Все молча слушали. – И тогда сказал он в сердце своем: «Сдавлена меж двух камней земная жизнь, ладонь из печали. Свобода в оставлении дома». И ушел он. Оренда богов, что несет духу воина твердость и рукам его спокойствие, – этим был наделен он и этого не было у других. Так изменилось время. А когда подошло оно для него, дал он богам ирокезов последний из лучших своих прогнозов, и озеро Онондага было последней лунной тропой для его каноэ.

Вождь ирокезов устало прикрыл глаза рукой.

– Но прежде чем его разуму открылось великое Древо вселенной и было оно цветущим, даже мои желания были стянуты в семь узлов зла, – подал голос возражения Тододахо, Тот, Чей Вигвам Стоит на Тропе, по всей видимости, принимавший в тех событиях самое живое участие. В руке его была худая легкая трубка, и из широкой части ее медленно поднимался дым.

Хайонвата, не поворачивая своего надменного профиля матерого воина и убийцы, склонил подбородок в знак согласия с услышанным.

– Хайонвата видит тебя, Вигвам на Тропе, и сердце его полно сомнений.

Все помолчали.

За потемневшими проемами в стенах с видом на неясные горизонты и луга с шумом полилась вода. Потом наверху бабахнуло так, что сверху что-то посыпалось.

«Ну правильно, – недовольно сказали на местах. – Он там греметь будет, а люди тут мокнуть должны». В тишине, нарушаемой лишь мерным шуршанием падающего дождя, кто-то неуверенно прочистил горло. Собравшихся словно окончательно охватило состояние безысходности.