Юрий Брайдер - Враг за Гималаями

Первую помощь ему оказал агент «наружки», вернувшийся обратно после того, как Крестьянин не обнаружился ни на эскалаторе, ни на перроне.

Опрос мороженщиц и цветочниц, делавших свой маленький бизнес на ступеньках метро, показал, что человек со сходными приметами сел, а вернее, был почти силком посажен в бордовые «Жигули» шестой модели.

Облик человека, сопровождавшего Крестьянина, достоверно установить не удалось, в этом вопросе показания свидетелей сильно различались. Одни говорили о подростке в короткой оранжевой куртке, другие о пожилом человеке в тулупе до пят.

— Где сейчас эти герои? — спросил Донцов, стойко выдержав очередной удар судьбы.

— «Наружка» вернулась на прежние позиции, им до конца смены еще четыре часа, а Кондаков сидит в кафешке за углом. Отогревается чаем с коньяком. Но я так понимаю, что ему просто стыдно тебе в глаза смотреть.

— Послушай, Саша. — Донцов говорил с проникновенной интонацией смертника, высказывающего свое последнее желание. — Какое-то время у нас в запасе еще есть. Поезжай в Институт языкознания, туда, где мы были с тобой сегодня утром, и если его сотрудники еще не вернулись с конференции, кровь из носа найди тех, на чье попечение досталась наша рукопись. Нынче же ее перевод должен быть у меня. Хоть в полночь, хоть под утро. Приложи для этого максимум усилий. Я знаю, у тебя получится. А с Кондаковым я поговорю сам.

— Ты уж его сильно не костери. Он ведь не нарочно. Жалко старика. Еще кондрашка хватит. — Вот такой был у Цимбаларя характер: сначала смешает человека с грязью, а потом с пеной у рта бросается на его защиту.

Кондаков в обществе двух насквозь отравленных кокаином девиц сидел за угловым столиком и поправлял пошатнувшееся здоровье посредством чая с коньяком (впрочем, соотношение лечебной смеси все больше смещалось в сторону коньяка).

Выглядел он действительно неважно. Ни дать ни взять Дед Мороз на исходе новогодних праздников — нос красный, под носом сопля, глаза слезятся, руки дрожат.

Заметив приближающегося Донцова, он небрежно махнул рукой, и девицы-марафетчицы улетучились. Вместе с ними исчезла и недопитая бутылка коньяка.

— Простудились, Петр Фомич? — участливо осведомился Донцов.

— Не одному же тебе болеть, — буркнул в ответ Кондаков. — Позволь и мне слегка расслабиться. Продрог аж до самого костного мозга.

— Так ведь вроде не холодно на улице. — заметил Донцов.

— Так ведь вроде ветер, — передразнил его Кондаков. — Попробуй сам хоть час простоять под забором. Все на свете проклянешь.

— Как вам этот тип показался?

— Ничего особенного. Мужик от сохи, да еще, похоже, слегка стебанутый. Кто бы мог подумать, что все так обернется… Нужно было его сразу на вилы брать.

— На каком, интересно, основании? То, что он у проходной околачивается, это еще не криминал.

— Зато ушел он по полной криминальной программе.

— Говорят, что, сидя в скверике, он кормил птиц?

— Кормил, — кивнул Кондаков и, будто вспомнив что-то, жадно откусил от бутерброда с сыром.

— Каких именно, вы не обратили внимания?

— Я не орнитолог.

— Но ведь ворону от воробья отличаете?

— Я за человеком следил, а не ворон считал, — отрезал Кондаков.

— Никого из знакомых поблизости не заметили?

— Нет.

— И того, кто вас соком облил, тоже не знаете?

— Каким еще соком! — вспылил Кондаков. — Сашка Цимбаларь какую-то мульку придумал, и вы все поверили! А может, это и не сок вовсе был? Почему у меня до сих пор глаза щиплет?

— Пусть не сок, но ведь и не уксус. — произнес Донцов примирительным тоном.

— Я-то откуда знаю? Сразу ведь про самое плохое подумешь. Кому охота на старости лет слепым остаться: С умыслом, гады, действовали.

— И я про то же самое. Мешали вы кое-кому, Петр Фомич. Похоже, весь этот спектакль именно из-за вас и состоялся. В противном случае они бы, наверное, совсем по-другому действовали.

— Кто — они?

— Те, за кем мы в последнее время гоняемся. Старик Лукошников, девка-вьетнамка, еще кто-то… Один из них вас и опознал.

— Девка-то откуда могла взяться? Она ведь под арестом должна сидеть.

— Сбежала сегодня утром. На тех самых бордовых «Жигулях» сбежала, которые потом возле метро видели.

— Да, фарт нам нынче так и прет. — Кондаков, и без того хмурый, омрачился вконец. — Теперь, похоже, вся шайка в сборе.

— Не хватает еще некого Эдгара, который помог девке сбежать. Вам это имя ничего не говорит? Напрягите память.

— Я за свою жизнь больше забыл, чем ты помнишь, — огрызнулся Кондаков.

— Своим склерозом кичиться не следует. А руки опускать — тем более. Будет еще и на нашей улице праздник. Я почему-то уверен, что они сюда обязательно вернутся.

— Им тут что — медом намазано?

— Длинная история… Вы, Петр Фомич, в душу верите? Как в бесплотное создание, в коем сконцентрированы разум и воля человека?

__ Не— е-а, -доедая бутерброд. Кондаков энергично замотал головой.

— И я, представьте себе, тоже… Хотя тот, кто служит в особом отделе, должен внутренне подготовиться к восприятию этой идеи. Наряду с некоторыми другими общеизвестными жупелами вроде летающих тарелочек, снежного человека, парапсихологии и Шамбалы. Рано или поздно со всем этим нам, наверное, придется столкнуться. Пусть даже и в чисто теоретическом смысле… В расследовании, которое мы сейчас ведем, проблема души занимает чересчур большое место. Наметкин, говорят, за некоторое время до смерти развоплотился, то есть утратил душу. А в конторе, которую я только что посетил, разрабатывают методы изъятия души из гибнущего тела.

— Ты о своей душе лучше подумай, — покосился на него Кондаков. — Желтый весь стал, ноги скоро протянешь, а все гоняешься за какой-то химерой. В госпиталь тебе пора ложиться.

— Вот закончу дело и лягу, — пообещал Донцов.

— А если не закончишь?

— Тоже лягу. Как творится, альтернативы нет… Я вот о чем хочу вас попросить. Очень-очень попросить. Побудьте здесь еще немного. Я, конечно, имею в виду не этот шалман, — он обвел взглядом кафе, — а пресловутое Экспериментальное бюро. Потом вас кто-нибудь сменит. Или Сашка, или я. Дело в том, что лишь мы одни знаем в лицо Лукошникова и вьетнамку. Но, пожалуйста, не повторяйте прежних ошибок. Постарайтесь устроиться так, чтобы вы видели всех, а вас не видел никто.

— Да разве я орел, чтобы в небе парить и дальние дали насквозь озирать. — возразил Кондаков, которому это предложение было явно не в жилу.

— Окрестности нас касаться не должны. Шайку Лукошникова интересует только Экспериментальное бюро, а если еще точнее — монтажно-испытательный корпус. Это такой огромный ангар со стеклянной крышей, вы сразу узнаете. Не представляю, как они туда собираются проникнуть, но без шума такой номер не пройдет. Да и свет, наверное, придется зажечь. Если это случится, немедленно дайте знать мне. Во всех других подозрительных случаях действуйте аналогичным образом. Для связи получите рацию.