Александр Тюрин - В кругу друзей

– Екатерина Марковна, вы ее в следующий раз шваброй или ведром. А лучше даже не подходите к двери, просто повесьте снаружи табличку «Трибунал. Предлагаем всем желающим высшую меру наказания».

Летягин мысленно добавил: «И мне-то пуще всего открывать нельзя, стрелять надо было с порога».

– Екатерина Марковна, я очень благодарен, что вы меня прямо в прокуратуре ментам не сдали, учли мой «человеческий фактор».

Женщина усадила Летягина за стол, а затем отчитала, как ребенка:

– Это не менты, а такие же люди, как вы, только при исполнении. А если вы совершите преступное деяние, то я вас обязательно, как вы выражаетесь, «сдам».

И она принялась разливать чай.

«Ну и подружку ты себе подобрал, нарочно не придумаешь... Зря ты перед ней какой-то „фактор“ из себя корчил – ей менты всего дороже. Да не теряй ты времени даром на эту мурку, столько зажигалок кругом ходит. Выбирай угол атаки», – рявкнул нетерпеливый Красноглаз.

– Но ведь правосудие, все государство – это просто машина, хорошо или плохо отлаженная, – сказал Летягин, глядя на прокуроршины совсем не карательные руки, намазывающие джем на хлеб.

– Но с этой машиной работают нормальные люди.

– Не с ней, а на нее, – с ведомой только ему тоской добавил Летягин, – она же оставляет человека один на один со злой силой, и некуда податься. Это в лучшем случае. В худшем – злая сила садится за рычаги управления самой машины.

«Разве когда ухаживают, так говорят с женщиной? Приручай ее, сальные-сусальные словечки подпускай, обещай жениться да большую зарплату носить – ей только того и надо. Как дозреет, подходи вплотную», – пытался дирижировать Красноглаз.

– Екатерина Марковна, самое мое большое желание, чтобы потребовали для меня вышки именно вы, а не кто другой, если я кого-нибудь выпью до дна или ударю насмерть десятидневным сырком.

– Не рисуйтесь, Летягин, на самом деле вы – типичная жертва. Поэтому я и впустила вас в дом, – женщина встала из-за стола, – но если с вами что-нибудь случится... я буду мстить вот этими руками, – она протянула к гостю свои узкие ладошки.

– Разрешите поблагодарить, – Летягин взял эти ладошки, похожие на лодочки, своими, как выражалась Нина, «граблями» и прижал к груди. Екатерина Марковна закрыла глаза.

«Удачно отработали, Летягин, хотя и в странной манере. У нее женское начало пробудилось, я бы сказал, оттаяло, – тоном знатока заметил Резон, – сейчас ответственный момент, используйте образовавшуюся доминанту для раскрытия донора. Организм к развертке почти готов».

«Противно, конечно, что обозвала „жертвой“, но сейчас цепенеет, это факт. Дядя Жора, прессинг по всему полю, блокируй пути отхода, зажимай в эмоциональный угол», – наяривал Красноглаз.

– Екатерина Марковна, как вы отнесетесь к тому, что я могу внезапно измениться? – неожиданно поинтересовался Летягин.

«Неуместно», – предупредил Резон.

– Хорошо. То есть плохо, – с закрытыми глазами прошептала она. – Вообще-то вам лучше быть самим собой...

– Довольным, – подхватил Летягин. – И какой я сам собой? Тот, что снует с жалким видом между дядей Васей, бабой Машой и Николаем Евсеевичем, или же тот, кто может заиметь жало и выпить любого совершенно без опаски. А выпитый, к сожалению или к счастью, ничего и не заметит, лишь опустится поближе к преисподней, в которой ничего, ни памяти, ни имени, даже котлов и чертей нет.

– Жало кооперативное, да? – Екатерина Марковна упорно старалась не понять. – Страшилка для детей. Я не люблю такие игрушки.

– Я тоже не люблю, хотя это не игрушки, а природные инструменты, которые до поры лежат себе, жрать не просят, в каких-то там подпространствах, – волна уже подходила, и Летягин слегка встряхнул Екатерину Марковну. – Я постараюсь запечатлеться сейчас совершенно определенным образом. И вызывайте сразу милицию – препятствовать не буду. Ведь я недвусмысленно собираюсь пить вашу кровь.

Женщина открыла глаза, она видела теперь все, и была в полном сознании.

«Мы пропали. Тюрьма по нам плачет, – зарыдали монстры, – проклятая истеричка Летягин».

– Нет, не вызову, – твердо заявила она, – теперь я согласна с вами. Правосудие, действительно, просто машина. Пейте мою кровь, – Екатерина Марковна расстегнула верхнюю пуговку и откинула голову назад, – и делайте это всегда, когда вам требуется. Стану я заслуженный донор республики.

– Я вам нравлюсь, – прохрипел непослушным ртом Летягин. – Не обращайте внимания. Это действие зова.

– Нравитесь? Да скорее понравится испорченный мусоропровод, чем вы, – она рассмеялась. – Давайте же, если вы не трус!

«Желание дамы – закон, Георгий Тимофеевич», – галантно заметил Резон.

«Елки, первый раз такое», – растрогался Красноглаз.

Комната пошла щелями, в нее проник сумеречный свет воронки, Летягину стало труднее держаться на ногах, Красноглаз вис на нем, тянул его к поверхности.

«Прости меня, Катя, – мысленно сказал Георгий, – но я изнемог.»

И вдруг она откликнулась, включилась на той же частоте, слова пришли к нему в грудь через ее руки:

«Кажется, я вижу, вижу твоими глазами. Мы можем держаться. Не потеряй меня сейчас.»

И она не стала красным кустом, а он не стал зверем. Они были непоколебимы, а Красноглаза и Резона, двух тварей, унесло вниз словно снежной лавиной. И вдвоем они видели загон – цепь вампиров, между которыми незрячими овоидами катались люди. Попавшие в окружение не могли найти прорех в этой цепи, и опускались все ниже и ниже, пока не исчезали в чавкающей горловине. А потом воронка задрожала и рассыпалась, Летягин снова воссоединил взглядом комнату Екатерины Марковны, руки ее были по-прежнему на его груди. Он ощутил какое-то напряжение ссади и резко обернулся. Крадучись, к ним подходил Трофим, с выдвинутой вперед челюстью. Однако, лицо вампира мгновенно приняло дружелюбное выражение.

– Ай, а я хотел поиграть в «угадайка». Ну, извините, извините, я не знал, что у вас тут прорыв на любовном фронте. Он испытывал к ней, она к нему, того глубокого чувства...

Екатерина Марковна смутилась и отошла к окну.

– Дружочек Жора, пошли. Уже поздно. Когда ухаживают, так поздно не сидят.

И Трофим, плавно помахав рукой, вывел Летягина на лестничную площадку.

– Ты что же, не собираешься ее пить? – спросил он.

– Нет, – сплюнул ему на ботинок Летягин.

– Хочется отдохнуть, понимаю. Тогда это сделаю я. Трофим Терентьевич всегда крайний.

– Какое тебе дело? – с угрозой произнес Летягин, – возвращайся к своему хозяину и скажи, пусть меня карает, но ее оставит в покое.

– Какие мы благородные, – дурашливо залепетал Трофим, – прямо просимся на картину Дейнеки – юноша защищает девушку от наезда самосвала, – потом басисто добавил. – Она для нас ключевая фигура, поэтому хотя бы не мешай... Или пример Потыкина до тебя еще не дошел?