Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола

— Человечество движется к пропасти, и не исключено, что так называемая сверх-Чаруса и есть его единственное спасение.

— Спорно, очень спорно... Но в любом случае я был очень рад побеседовать с вами. Нестандартно мыслящие люди — большая редкость. И не думаю, что они уцелеют в этой самой новой Чарусе...

Покидая сыроварню, Цимбаларь задержался возле огромного чана, где обычное молоко превращалось в благородный продукт, которым и марочный коньяк закусывать не стыдно.

Он машинально ковырнул пальцем ноздреватую, дурно пахнущую массу, в чьих недрах уже шли некие сложные процессы, но тут же отдёрнул руку. Не хватало ещё занести в нарождающийся сыр какую-нибудь патогенную бактерию.

Отойдя от сыроварни на приличное расстояние, Цимбаларь связался по рации с Кондаковым. — «Второй»! «Второй»! Я «Первый». Как твои дела?

— Нормально, — ответил тот. — Приём пациентов окончен. Людмила Савельевна пришла за своим тулупом. Заешь, что она говорит? Якобы овчина едва ощутимо пахнет чужими духами.

— Ей виднее. Я, например, знавал одного художника-графика, который с завязанными глазами по запаху отличал красный карандаш от чёрного, а зелёный от синего. Только почему-то всегда путался с жёлтым и коричневым... Отпечатки пальцев на тулупе есть?

— Может, и есть, да на рыхлом материале их разве углядишь. Людмила Савельевна говорит, что здесь нужна специальная вакуумная установка, а такой, наверное, даже в областном центре нет.

— Значит, только запах... — Цимбаларь задумался. — Но это возвращает нас к версии о женщине-поджигательнице. Хотя ушлый мужик, решивший прикидываться дамочкой до конца, вполне мог для достоверности опрыскать себя духами... Ну а как относительно чужих волос, табачных крошек и всего такого прочего?

— Ищет с лупой в руках... Ну прямо Шерлок Холмс в юбке. — Рация захрипела: то ли это были радиопомехи, то ли смех Кондакова.

— И правильно делает, что ищет, — сказал Цимбаларь. — Я однажды нашёл преступника по паспорту, который тот сдуру забыл в ворованном пальто. А в рапорте написал, что вычислил его дедуктивным методом.

— Тебе всегда везло... Ну а нынче как дела? Нарыл что-нибудь?

— Практически ничего... Зато пообщался с доморощенным философом Страшковым.

— Это сыродел, что ли?

— Ну да. У него, между прочим, есть собственная теория, объясняющая происходящие здесь странности. Дескать, население Чарусы представляет собой единый организм, дающий своим клеткам, то есть отдельным жителям, благоденствие и заодно отторгающий от себя вредоносные частицы типа чересчур въедливых участковых и слишком прилежных учительниц. Ну а видения — лишь побочные процессы, связанные с жизнедеятельностью этого организма. Каково?

— Я на каждом приёме такой галиматьи наслушаюсь, что меня уже трудно чем-нибудь удивить, — сочувственным тоном произнёс Кондаков.

Однако вступившая в разговор Людочка придержалась другой точки зрения. Она сказала:

— Теория твоего сыродела в чём-то перекликается как с зырянской сказкой о злом демиурге Омоле, тело которого состоит из множества человеческих тел, так и с мифом индейцев навахо о божественной Паучихе, рассеявшей по всему миру свои глаза. Над этим стоит подумать.

— Сказки и мифы к делу не пришьёшь, — ответил Цимбаларь. — Я уже и сам стал как тот сказочный петушок, повсюду выискивающий врагов. Кукарекаю и кукарекаю с утра до ночи... Подождите. За мной бегут. Кажется, что-то случилось... Недаром говорится: пришла беда, держи карман шире.

— Где ты сейчас находишься? — взволновался Кондаков.

— Недалеко от клуба.

— Сейчас будем там!

— Только не забывайте, что у нас чисто шапочное знакомство.

Орава как попало одетых людей неслась прямо на Цимбаларя. Во враждебности её намерений сомневаться не приходилось.

Бегство обязательно обернулось бы позором. Применять оружие против толпы, в которой могли оказаться беременные женщины и несовершеннолетние, запрещал устав. Поэтому Цимбаларь прислонился спиной к забору и принял выжидательную позу. В конце концов, всё это могло оказаться лишь традиционной местной шуткой, вроде карнавала разбойников на Ямайке или каннибальских игрищ на Новой Гвинее.

В последний момент из набегавшей гурьбы выскочил немного приотставший Страшков, выражением лица похожий на Наполеона после Ватерлоо, и кочетом набросился на Цимбаларя (пока, правда, фигурально).

— Вы зачем это сделали? — закричал он фальцетом. — Зачем?

— Что я сделал? Что? — отстраняя от себя взбешённого сыродела, спрашивал Цимбаларь.

— Вы погубили сырную массу, приготовленную для ферментации! Это убытки на десятки тысяч рублей! Теперь придётся дезинфицировать всё оборудование! Кто нам заплатит за простой?

Толпа, на девять десятых состоящая из работников сыроварни, дружно поддерживала своего начальника. Таких осатаневших лиц Цимбаларь не видел даже у футбольных болельщиков, ставших очевидцами проигрыша любимой команды.

— Да не трогал я вашу сырную массу! — категорически заявил он. — Очень мне нужно!

— Неправда! — взвизгнул Страшков. — Я видел, как вы что-то бросили в чан!

— Ничего я туда не бросал, а только случайно задел чан рукой, — Цимбаларю, со всех сторон окружённому недоброжелателями, не оставалось ничего другого, как оправдываться.

— Пошли в цех, сами увидите! — Страшков попытался ухватить его за портупею, но тут же схлопотал по рукам.

Между тем толпа, в задних рядах которой уже мелькали озабоченные лица Кондакова и Людочки, неуклонно росла. К Цимбаларю со всех сторон тянулись цепкие руки, и, дабы не усугублять ситуацию, он вынужден был принять не совсем любезное предложение Страшкова.

Все двинулись к сыроварне, но на территорию пропустили только рабочих да Кондакова, заявившего, что, как дипломированный фельдшер, он имеет право принять участие в разбирательстве.

За время, прошедшее после ухода Цимбаларя, содержимое чана стало грязно-серым, усохло чуть ли не наполовину и сейчас больше всего напоминало подгоревшую манную кашу, куда вдобавок ещё и нагадила кошка. Запах, не отличавшийся особой приятностью и прежде, теперь вызывал тошноту. Глядя на этот ужас, Страшков едва не рыдал.

— Гражданин участковый, вы бросили туда что-нибудь? — официальным тоном осведомился Кондаков.

— Третий раз говорю — нет! — отрезал Цимбаларь.

— И даже пепел от сигареты не стряхивали? — продолжал паясничать Кондаков.

— Я вообще здесь не курил, это любой подтвердит.

— Сейчас проверим, — сказал Кондаков, а затем обратился к хмурым рабочим, лишившимся гарантированного заработка на неделю вперёд: — Очищайте ёмкость, братцы. Только аккуратненько.

Испорченную сырную массу стали выгребать лопатами и вёдрами прямо на пол. Поначалу никто не видел в этой процедуре какого-либо смысла (убитый горем Страшкоз вообще на всё рукой махнул), однако на дне чана вскоре обнаружились осколки стеклянных ампул, что подтверждало наличие злого умысла.