Коллектив авторов - Старые долги

В ответ послышалось громкое фырканье и негромкое мелодичное позвякивание.

— Я с тобой не разговариваю! — буркнули подушки.

— Это заметно, — с делано-серьезным видом кивнул хан и снова пригубил вина. Заодно и пригнувшись, чтобы запущенный в него сапожок из мягкой кожи пролетел по-над головой.

— А что, прикажешь мне радоваться? — Над одной из подушек показалась верхушка высокого головного убора, увенчанного золотыми подвесками.

— Еще раз тебе повторяю, — устало вздохнул Кончак, потянувшись к стоявшему перед ним на невысоком резном столике блюду с фруктами. — Никто не собирается забирать у тебя твою Юлдуз. — Отправил горсть изюма в рот. — Пока. Она просто съездит на эти… как они там у урусов называются? А, да, смотрины! — Последнее слово на чужом языке хан выговорил уже по слогам. — А свадьбу сыграем позже, — успокаивающе махнул он рукою, — года через три-четыре. Когда они оба еще немного подрастут.

— Не хочу! — возмущенно звякнули подвески. — Не хочу, чтобы моя звездочка [23] Юлдуз с тюркского переводится как «звезда». уезжала от меня! Ни сейчас, ни потом!

Кончак поморщился. Должно быть, персик попался неспелый.

— Женщина! Не будь глупой. Любая дочь рано или поздно вырастает и покидает отцовскую юрту, переходя под кров своего мужа. Ты сама…

— А я не хочу! — стояли на своем подушки, стискиваемые изящными тонкими пальчиками со множеством унизывающих их перстней. — Зачем нам этот урус-коназ? Пусть лучше будет один из твоих беков! Или их сыновей. И Юлдуз всегда будет здесь, в твоей ставке, рядом с нами!

— Ага, — насмешливо хмыкнул хан, — чтоб ты каждый день совала свой нос в их юрту? Какой дурак согласится?

Еще один сапожок врезался в обтянутую хорасанским ковром стену за спиною Кончака.

— А ты прикажи! Хан ты или не хан?

— Э, не-е-ет, — покачал головою тот. — Приказать батырам идти на смерть, я еще могу. Но это…

Ворох подушек внезапно рассыпался, и супруга хана гордо, насколько это было возможно босиком, выступила на середину юрты. Не совсем, правда, на середину. Но к одному из двух опорных столбов юрты — бакана.

— Ты насмехаешься надо мной, хан, только лишь потому, что я не могу родить тебе сына? — требовательно вопросила Тулай [24] Автор позволил себе вольность придумать оригинальные половецкие имена как для самой Кончаковны, так и для ее матери, одной из жен Кончака. , младшая, но вот уже многие годы неизменно остававшаяся любимой из жён Кончака. — А одних только дочерей? — Пальцы женщины скользнули по зарубкам на ближайшем бакана, традиционно отмечающим факт рождения очередного ребенка в юрте, своды которой он поддерживает. По четырем самым верхним.

— Которые, к тому же, почти всегда умирают еще в детстве, — проворчал Кончак, заглядывая на дно чаши с вином.

Ногти Тулай царапнули зарубки.

— Я обязательно рожу тебе сына, мой хан! — гордо вскинув голову, с вызовом в голосе заявила она и топнула босой ножкой. — И не одного! Лучших батыров в Дешт-ы-Кыпчак [25] Дешт-ы-Кыпчак — «Половецкая степь». …

— А пока, — прервал ее Кончак, отставляя в сторону пустую чашу, — Юлдуз будет готовится к замужеству с урусским коназом. И ты, — он ткнул пальцем в слегка поникшую после последних его слов женщину, — как можно скорее найдешь среди урусских рабынь, что есть в нашей ставке, ту, что станет все это время учить ее языку и обычаям своего народа. Нехорошо будет, — развел хан руками, — если в день свадьбы, тем более ночью после, она не сможет и словом обмолвиться со своим мужем. А уж как вести его хозяйство…

— Пусть так! — качнула головою Тулай, вновь заставляя звенеть подвески на своей высокой шапке. — Но только попробуй взять себе еще одну жену! — внезапно сменила она тему. — Ты клялся мне, хан!

— Да, да, — улыбнулся Кончак, снизу вверх взирая на разгоряченно, словно загнанная лошадь, раздувающую ноздри супругу. — Помню. Да и кто теперь согласится-то взойти ко мне на ложе? — вздохнул с притворной скорбью. — Хотя бы даже наложницей. После печальной судьбы Эсен-бике… — Тулай вздрогнула, как от удара, щеки ее подернулись румянцем. — Янсылу, — продолжал Кончак, словно бы ничего не замечая. — Той огненноволосой девы из Романии [26] Романия — Византийская империя. … я так и не успел научиться выговаривать ее ужасное имя… Прекрасной Сарыгюль. И, конечно же, — хан воздел руки к небу в молитвенном жесте, — несчастной Бельгин.

— Я… — голос Тулай ощутимо дрогнул, взгляд скользнул куда-то в сторону. — Я здесь совершенно не при чем! Это все ложь и наветы!

— Ну да, — уже без всякого лишнего наигрыша криво усмехнулся Кончак, отправляя в рот несколько отборных виноградин. — Мне-то не рассказывай…

— А волосы у нее какого цвета?

— Не знаю. Черные, наверное.

— А глаза?

— Не знаю. Черные?

— А зубы?

— Не знаю! Чер… Тьфу ты!

— А нос больше моего или…

— Не знаю! Я ее не видел!

— А она точно не уродина?

— Нет, не уродина!

— А откуда ты знаешь? Ты же ее не видел. Сам сказал!

Игорь Святославич удивленно воззрился на довольно улыбающегося — еще бы, подловил отца, паршивец — сына и помотал головою.

— Владимир, — князь постарался подпустить в голос больше строгости, — хватит баловаться. Они и так уже в Путивле. Сам слышал трубы от городских ворот. Сейчас их проводят до детинца. Они поднимутся сюда, к нам, и ты сам ее увидишь. И какие у нее волосы. И какие у нее глаза, зубы… Тьфу, пропасть!

Новгород-северский князь и его десятилетний, только сегодня перешагнувший этот маленький рубеж и с сегодняшнего же дня величающийся князем путивльским, сын поджидали дорогих гостей на третьем этаже княжеского терема. В просторной, богато убранной восточными коврами и звериными шкурами горнице с выходом на гульбище — опоясывающий весь дворец по окружности балкон. Личных покоях путивльских князей. Вот только если сам Игорь восседал, закинув ногу на ногу и задумчиво подперев голову кулаком, на высоком резном стуле, не иначе как епископском иль митрополичьем троне, похищенном из византийского храма, разграбленного предками князя в давние языческие времена, то маленький Владимир напротив неустанно носился туда-сюда по горнице, демонстрируя явный избыток энергии и полнейшую беззаботность. То влезет на широкий, покрытый цельной медвежьей шкурой и служащий кроватью, сундук у противоположной стены. То попытается вскарабкаться на спинку отцовского кресла, цепляясь за торчащие из нее то тут, то там головы ангелов и святых. То ошивается под дверью, прислушиваясь, не доносятся ли из-за нее приближающиеся шаги. А то и вовсе упорхнет на гульбище, и только каблучки маленьких сапог княжича стучат уже где-то на той стороне терема. Игорь лишь беззвучно переводил дух в эти краткие моменты. Все-таки в последние годы он слишком мало проводил времени с семьей и совсем отвык от детей.