Александр Кондратьев - Туристы икс [СИ]

— Значит, так хочешь его, — Наташа запнулась, поняв, что Оксана по-другому может истолковать ее слова, и поправилась: — В смысле увидеть. Все с тобой ясно!

— Натаха, че ты? Ты же его не видела. Какой у него взгляд! Поджилки трястись начинают сами. Ты бы только видала его! Наташ, согласная я на твои книги. Клянусь, че если его приведешь, то прочитаю твои три книжки! Ну, а если не приведешь, тогда че?

— Что ты хочешь?

— Я хочу, я, Натаха, его хочу. Хочу его затащить в свою кровать, хочу, — и Оксана вылила в доступных словах свои желания, от чего Наташа залилась вся краской. Закончив описание своих далеко не плотнических желаний, Оксана добавила: — Эх! Если не получится, то мне от тебя, Натаха, ниче не надо.

Между тем Наташа убрала книгу на полку, достала из тумбочки коробочку с термобигудями, и собралась пойти в обеденный отсек.

— Натаха, ты че! Че с тобой? Ты, куда бигуди понесла?

Наташа посмотрела на Оксану по-особенному, оценивающе так, если уж не как на явную соперницу, то очень близко к тому: как на потенциальную.

— А ты, что гостя с такими грязными лохмами встречать будешь? — упрекнула Наташа Оксану.

— Че, Наташ, ты серьезно? Че, не шутишь? — Не могла поверить Оксана, что Наташа может отважиться на такой шаг. Она и в деревню свою каждую субботу уезжала больше оттого, что кто-то из девчонок приводил к ним в комнату мужика, а ей дожидаться до глубокой ночи на общей кухне не хотелось, а здесь сама пойдет зазывать гостя. — Я бы и сама сходила, да поджилки трясутся, и сказать складно, как ты не смогу.

— Серьезно! — Наташа сказала так, что у Оксаны отпали последние сомнения, и тут же важно пошла на кухню, держа перед собой коробку.

— Натаха, постой! Натаха! — Выбежала за ней в коридор Оксана, держа в руках банное полотенце. — Мне тоже оставь несколько. Хоть челку спереди закручу. Че, я махом в душ, я…

Спустя десять минут Наташа с бигуди на голове, в подвязанном бабушкином платке, разрумянившаяся, с горящими глазами, от чего к серому цвету добавились и зеленые оттенки, спускалась по лестнице с четвертого на второй этаж.

«Неужели баба Оля правду нагадала, ведь в институт я не поступила, хоть и первый экзамен на «пять» сдала, и из Лугов в город переехала, и Герой в общежитие приехал. Дальше, — она от волнения даже запнулась в своих мыслях, — я должна родить, а замуж при этом не выйти… А если он согласится к нам в гости, что тогда? Да его наша Оксана на руках в кровать унесет. Запеленает как дитя малого и не отпустит. Ну, мы еще посмотрим, кто кого и с кем! Если он Герой и еще согласится к нам в гости, то посмотрим еще, Оксана!..»

В Наташиных движениях появилось больше уверенности и даже какой-то обреченной отчаянности. Она остановилась перед дверью с надписью красной половой краской № 211. Мысленно перекрестившись, Наташа постучала в дверь.

— Открыто, заходите! — донеслось из комнаты.

Наташа самую малость продолжала трусить. Приоткрыв на четверть дверь, она просунула в образовавшее пространство голову и произнесла лишь одно слово:

— Можно?

— Можно, если только осторожно! — ответили Наташе приятным мужским баритоном, от которого ей стало не страшно. Будто знала этот голос давно. Можно сказать, что всегда. Наташа еще не видела Героя, но все уже для себя решила.

Решительно открыв дверь, Наташа зашла в комнату № 211…

… закрывая за собой дверь, она услышала обращенные к ней слова, произнесенные приятным мужским баритоном:

— Кто набежит?..

Но ответить Наташа не успела, так как бежала по коридору к лестничной площадке, светящаяся от счастья, что Герой принял ее предложение. И только на лестничной площадке остановилась и перевела дух.

Если во Вселенной существует любовь с первого взгляда, и та отправляет через времена и пространства свои разящие стрелы, то одна из таких стрел, поразив Наташино сердце в самую «десяточку», навсегда осталась в ее груди. Наташа не сомневалась, что это он, ради которого можно бежать хоть на край света. Она ощутила это всеми фибрами, каждой клеточкой своего существа. При всем при этом Наташа реально оценивала свои шансы на взаимность, которых почти не было. Но была надежда.

«Там, милая моя, забеременеешь. Как Катька, мать твоя, от служивого. Но он какой-то непростой. То ли герой, то ли орденоносец какой. Много про него не ясно и закрыто. Но замуж за него не выйдешь», — еще раз вспомнились Наташе слава бабы Оли, предсказавшей ей будущее. — Да, хоть и так! Я как ба! Другой мужчина мне не нужен! Мы если любим, то один раз и на всю жизнь! Бабушка сорок лет ждала и любила только моего деда и не на одну секунду не сомневалась, что он вернется к ней. Если получится родить от него ребенка, то значит богу так угодно. И я его, своего сыночка, воспитаю и подниму, и никогда, никогда…»

Во второй обеденной зоне на четвертом этаже общежития помимо главного виновника торжества, демобилизованного воина-интернационалиста, орденоносца Зацепина Анатолия Михайловича, и девочек из 412-й комнаты поместились еще шесть девчонок из 410-й и 411-й комнаты. Все, что имелось из съестных запасов, лежало, стояло, резалось, крошилось, грелось, жарилось, пыхтело на плите в ожидании своей очереди…

Праздник продолжался третий час. Каждые пять минут к ним стучались соседи за солью, перцем, чаем, хлебом, кипятильником, грелкой, сковородкой. У кого, на что хватало фантазии. На все «стуки» выходила Оксана, повторяя одну туже фразу:

— Че надо? Нету! Не приходите! Покедо! — После чего возвращалась к столу, произнося тоже одно заученное предложение: — Достали, Анатолий Михайлович, культурно отдохнуть не дадут! — Затем поправляла свою завитую челку и переключала все свое внимание на Анатолия Михайловича. Она единственная из всех присутствующих называла его по имени и отчеству, при этом сердцебиение зашкаливало за все мыслимые пределы и отметки, а давление запросто могло вывести из строя прибор для его измерения.

Все, кроме Наташи, пили и водку, и красное вино, принесенные Анатолием с собой. Но вскоре появилась на столе и самогонка, деревенского выгона. Вся женская компания, праздновавшая дембель Анатолия и день Великой Октябрьской Революции в придачу, имела деревенские корни, деревенское воспитание, деревенские манеры и привычки. Каждая из них в тайне надеялась, что молодой воин-интернационалист по особенному посмотрит именно на нее, оценит по настоящему, увидит в ней то, что другие не сумели пока еще разглядеть. Но с каждой выпитой стопкой их взгляды в сторону Анатолия становились все менее и менее платоническими. С каждой минутой их желудки становились сытей, а глаза — напротив.

Наташа, слушая веселые рассказы и откровенные байки Анатолия «из» и «об» армейской жизни, видела «голодные» глаза девчат. Голос Анатолия от выпитого не менялся, будто и не пил совсем, а вот глаза, как у кота, становились такими добрыми, любящими всех сидящих за столом, готовыми ко всему и с любой из присутствующих дам.