Энди Вейр - Проект Радуйся, Мария [ЛП]

Но мы это сделали.

Как только мы сделали все звенья, мы собрали их параллельно. Мы оба сделали десятиметровые отрезки, которые соединили в двадцатки, и так далее. По крайней мере, таким образом мы могли бы быть эффективными. Самое сложное было куда-то все это положить. Десять километров-это много цепи.

Лаборатория превратилась в своего рода зону ожидания. И даже тогда он был недостаточно большим. Рокки—всегда талантливый инженер—делал большие катушки, которые едва могли пролезть в шлюз. С целой кучей уклонений я прикрепил их к корпусу. Затем я сохранил цепь на них в 500-метровых кусках. Но, конечно, чтобы уклониться, мне пришлось раскрутить центрифугу. Так что с этого момента все было в нулевом g.

Вы когда-нибудь собирали цепь в нулевой g? Это не весело.

Окончательная сборка этих 500-метровых кусков была, мягко говоря, сложной задачей. Я должен был соединить все двадцать из них вместе, надевая свой костюм ЕВЫ. К счастью, у меня было манипуляторное устройство от IVME. НАСА не предполагало, что это будет инструмент для создания цепей, но именно для этого я его и использовал.

Теперь мы с Рокки плаваем в рубке управления. Он в своей лампочке, а я в кресле пилота.

- Статус зонда?” Я говорю.

Рокки проверяет показания приборов. “Устройство функционирует.”

Рокки хорошо поработал с зондом-пробоотборником. По крайней мере, я так думаю. Инженерия-не моя сильная сторона.

Пробоотборник представляет собой стальную сферу диаметром 20 сантиметров. У него есть хорошее, толстое кольцо сверху, которое соединяется с цепочкой. Маленькие отверстия перфорируют сферу вдоль ее экватора. Они ведут в полую внутреннюю камеру. Там есть датчик давления и несколько приводов. Датчик давления знает, когда зонд находится на нужной высоте, и активирует привод для герметизации камеры. Это простой вопрос поворота внутренней оболочки камеры на несколько градусов, чтобы намеренно смещать отверстия во внешней сфере. Это смещение, наряду с некоторыми хорошо расположенными прокладками, герметизирует местный воздух в камере.

Он также добавил туда термометр и обогреватель. Как только пробоотборник закроется, нагреватель будет поддерживать любую температуру воздуха внутри. На самом деле все очень просто, но я об этом не подумал. Жизнь может быть довольно разборчивой в температурных диапазонах.

Единственная оставшаяся часть-небольшой радиопередатчик, который передает странный аналоговый сигнал, который я не смог прочитать или декодировать с помощью своего оборудования. По-видимому, это очень стандартное эридианское соединение для передачи данных. Но у него есть приемник для этого, и это самое главное.

Точно так же, с минимальными осложнениями, Рокки создал систему жизнеобеспечения для жизненных форм Адриана-систему, которой не нужно было заранее знать условия, чтобы обеспечить их. Он просто поддерживает статус-кво.

Он действительно гений. Интересно, все ли эридианцы такие, или он особенный?

“Я думаю…мы готовы?” Я говорю. Я не слишком уверен в себе.

“Да,” дрожит он.

Я пристегиваюсь к креслу пилота. Он использует три руки, чтобы ухватиться за поручни в своей лампочке.

Я поднимаю панель управления ориентацией и начинаю бросок. Как только я направляю корабль назад в направлении нашего движения и параллельно земле внизу, я останавливаю вращение. Теперь мы мчимся вперед, прикладом вперед, со скоростью 12 километров в секунду. Мне нужно, чтобы это было почти равно нулю.

“Ориентация хорошая,” говорю я. “Запуск тяги.”

“Да, - говорит Рокки. Он пристально смотрит на экран. Он показывает ему текстурированную версию моего собственного экрана, благодаря той камере, которую он установил ранее.

“Вот так…” Я включаю приводы вращения. Мы переходим от нуля g до 1,5 g менее чем за секунду. Я откидываюсь на спинку стула, и Рокки хватается за опору четвертой рукой, чтобы не упасть.

Когда "Аве Мария" замедляется, наша скорость больше не может удерживать нас на орбите. Я бросаю взгляд на панель радара, и она подтверждает, что мы теряем высоту. Я настраиваю положение корабля так, чтобы мы были направлены очень немного вверх от горизонтали. Всего на долю градуса.

Даже это небольшое количество-это слишком много! Радар показывает, что мы быстро набираем высоту. Я снова опускаю угол. Это небрежный, отвратительный, ужасный способ управлять космическим кораблем, но это все, что у меня есть. Не было смысла заранее просчитывать этот маневр. Существует так много переменных и способов испортить математику, что я все равно почти сразу же полетел бы на ручном управлении.

После еще нескольких сверхкоррекций я начинаю чувствовать это. Я постепенно увеличиваю угол, когда корабль замедляется относительно планеты.

- Ты говоришь, когда выпускать зонд, - говорит Рокки. Его коготь парит над кнопкой, которая извлекает катушки и позволяет цепи свободно падать. Мы можем только надеяться, что он не запутается.

“Пока нет,” отвечаю я.

Экран ориентации показывает, что мы находимся на 9 градусах от горизонтали. Мне нужно довести нас до 60. Что-то привлекает мое внимание справа. Это внешний канал камеры. Планета внизу...светится.

Нет. Не вся планета. Только немного позади нас. Это атмосфера реагирует на инфракрасный взрыв от двигателей. "Аве Мария" сбрасывает в это место в сотни тысяч раз больше энергии, чем Тау Кита.

ИК - излучение нагревает воздух так сильно, что он ионизируется, и он буквально раскаляется докрасна. Яркость увеличивается по мере того, как наш угол становится более серьезным. Затем пораженный участок начинает расти. Я знал, что это будет важно, но я понятия не имел, что это будет так. Мы оставляем красную полосу по небу, уничтожая все в воздухе. Углекислый газ, вероятно, разрывается из чистой тепловой энергии на частицы углерода и свободный кислород. Кислород, возможно, даже не образует O2. Это очень жарко.

“Двигатели сильно нагревают воздух Адриана, - говорю я.

- Откуда ты знаешь, вопрос?”

- Иногда я вижу тепло.”

“Что, вопрос?! Почему ты не говоришь мне этого, вопрос?”

“Это связано со зрением...Нет времени объяснять это. Просто поверьте мне: мы делаем атмосферу очень горячей.”

“Опасность, вопрос?”

“Я не знаю.”

“Мне не нравится такой ответ.”

Мы поднимаемся все выше и выше. Свечение позади нас становится все ярче и ярче. Наконец, мы достигаем правильного угла.

“Угол достигнут,” говорю я.

“Счастлива! Отпустите, вопрос?”

- Будьте наготове. Скорость...”—я проверяю навигационную консоль— " 127,5 метра в секунду! Как раз то, что я рассчитал! Святая корова, это сработало!”

Я чувствую, как Адриан тянет меня на свое место.

Это одна из тех вещей, которые мне часто приходится объяснять своим студентам. Гравитация не просто “исчезает”, когда вы находитесь на орбите. На самом деле гравитация, которую вы испытываете на орбите, почти такая же, как и на земле. Невесомость, которую испытывают астронавты, находясь на орбите, возникает из-за постоянного падения. Но кривизна Земли заставляет землю уходить с той же скоростью, с какой вы падаете. Так что ты просто падаешь навсегда.