Анна Субботина - На пороге зимы

Травный бальзам источал аромат мёда и масла. Для Элеоноры так пахло время после Зимней Четверти, когда мороз особенно жестоко жалил нежную кожу, и только бальзам спасал от алых пятен и трещин. Знакомый запах унимал тревогу и примирял с чужими покоями — Элеоноре так и не удалось выспаться в дурацком шкафу, и она мысленно посылала проклятия свекрови, согласившейся жить по-северному. Хозяйские покои отмывали со вчерашнего дня, и нечего было надеяться вернуться туда раньше вечера. Переносить мебель на столь короткий срок не было смысла, Элеонора потребовала только письменный стол; его перетащили по лестницам и коридорам ещё вчера, и никто не спросил, как хозяйка собирается писать с перевязанной рукой.

— Скажите, пусть не тратят время на чистку шкур, — сказала Элеонора, как только Бригитта закончила втирать бальзам в её подбородок. — Отдайте в лекарскую, а вместо них возьмите те, что сняли с убитых северян. Пусть знаки их независимости отныне устилают пол.

— Госпожа, а как поступят с телом того человека? — в голосе Бригитты звенели страх и презрение.

— Похороним, как подобает. — Элеонора думала всего мгновение. — Он благородной крови и заслуживает достойного погребения, если сам барон не распорядится иначе.

— Господин барон с утра распорядился сварить на завтрак ячменную кашу, а не овсяную, как вы велели, — проговорила Грета, сменяя Бригитту. Распустила ночную косу Элеоноры и принялась расчёсывать волосы частым гребнем.

— Плохо, когда между супругами нет понимания, — вздохнула Элеонора, подавив улыбку. На кухне и в кладовых пусть Тенрик показывает свою власть сколько угодно, раз не зазорно браться за женские дела. — Когда мы будем искать тебе мужа, не допустим такой ошибки.

— Я ничего не желаю, кроме как служить вам, госпожа, — заученно ответила Грета.

Элеонора улыбнулась. Её служанки из угловатых девчонок превратились в молодых женщин и, верно, уже успели расположить к себе кого-то из воинов. Элеонора повернулась к Бригитте, втиравшей в руки остатки драгоценного бальзама:

— А ты хитра. Так расспрашивала о сотнике Ардерике, что я решила, будто он тебе приглянулся. А ты, выходит, хотела разузнать о его оруженосце!..

Бригитта потупилась, покраснела. Элеонора ощутила привычное раздражение: вот же стыдливая девчонка ей досталась!

— Что ж, разберётесь сами. Когда на Север снова вернётся мир, мы найдём вам достойных мужей, — сказала она, снова отдаваясь бережным прикосновениям Греты. — А может и раньше.

Если удастся распутать клубок, намотанный за прошедшие восемь лет.

Бальзам оставил на коже легкий аромат, волосы были уложены в скромную, но изящную причёску. Разослав служанок по делам, Элеонора вынула из поясной сумки ключ на тонкой цепочке, открыла неприметный ящик в столе и достала небольшую шкатулку. Было неудобно: из тугой повязки на правой руке выступали только кончики пальцев. Элеонора старательно загоняла боль в дальние уголки сознания, не позволяла себе прислушиваться к ощущениям тела, чтобы не сорваться в удушливый страх. Вздохнула, решительно подняла крышку шкатулки и достала свёрнутые в трубку листы, слегка пожелтевшие от времени.

Рамфорт, отцовский сотник, писал твёрдым, чётким почерком и столь же ясными словами. Элеоноре не нужно было перечитывать его письма, достаточно было выхватить отдельные слова: «жители побережья разоряют поля», «снова увели стадо с восточного пастбища», «к несчастью, госпожа баронесса не имеет никакого влияния на господина барона в этом вопросе». Честный воин писал домой каждый год, и всякий раз его письма перехватывал Шейн.

— У меня для тебя подарочек.

Шейн заявился в её покои поздним вечером, по имперским меркам — время, немыслимое для визитов к замужней даме. Элеонора покосилась на служанок, вышивавших в углу, и вопросительно вскинула брови. Её жизни на Севере шёл седьмой год, прошлой зимой Шейн открыто заявил, что скоро вернёт своему краю независимость, и любезничать с ним Элеонора не собиралась.

Шейн вынул из рукава тонкую трубку, в которой нетрудно было узнать свёрнутые письма.

— Ты что, писал мне признания светлыми летними ночами? — усмехнулась Элеонора и протянула руку. — Отдавай и уходи, час поздний.

— Истинно так, писал, — ответил ей в тон Шейн, — только не признания и не я. Почитай парочку, может, сгонит сон.

Два листа, высвобождённые из тугой трубки, неприятно щекотали пальцы. Элеонора вмиг узнала печать и почерк Рамфорта, нахмурилась и торопливо свернула письма.

— Почитаю на досуге, — бросила она и повернулась к спальне.

Любой воспитанный мужчина уже понял бы, что его выпроваживают. Шейн же стоял упрямой северной скалой:

— Прочти сейчас.

— Что ж, поглядим, чего ради ты отнимаешь моё время, — хмыкнула Элеонора, разворачивая письмо так, чтобы служанки ненароком не приметили печати. Пробежалась по строчкам и спустя мгновения вскинула на Шейна яростный взгляд.

Скупыми и точными словами сотник Рамфорт писал отцу Элеоноры, маркграфу Талларду, обо всём, что происходило в последние годы:

«Мы наблюдаем в семье Эслингов прискорбный раскол. Нынешней зимой брат барона открыто заявил о неподчинении Империи. Он собирает силы в северных и восточных землях. Местные жители равно уважают обоих братьев, так что мятежники не имеют недостатка в людях и припасах. Нам пока неизвестны силы, которыми они располагают, но несомненно, что за год-другой здесь сумеют составить войско, способное пошатнуть мир на Севере. Нынче же набеги наносят заметный урон благополучию страны и нашей численности. Мы теряем людей в бесчисленных мелких стычках. Прошу выслать подкрепление в размере самое меньшее двух сотен, из коих арбалетчиков — от пяти десятков, мечников же…»

Элеоноре стоило больших усилий не скомкать письмо. Прискорбный раскол, стало быть! Да что Рамфорт возомнил о себе! Как осмелился судить, какое влияние она имеет на Тенрика! А следом её охватил страх. Она знала отца: с него станется явиться на Север самому и тем отнять у неё власть и славу.

— Вы побледнели, баронесса, — усмехнулся Шейн. — Не желаете пройтись? Воздух Севера пойдёт вам на пользу.

Элеонора облила его гневным взглядом и, не оборачиваясь на служанок, сделала им знак выйти. Шёлест юбок, тихий стук дверей — и Элеонора подступила к Шейну вплотную:

— Где ты это взял?!

— Какая разница? Что, обрадовала тебя весть о скором приходе имперских войск?

Тенрик не осмеливался говорить с ней так — с гремучей смесью насмешки и власти. Элеонора мысленно выругалась, ощущая, как внизу живота против её воли рождается сладкая дрожь. Шейна хотелось дразнить — чтобы ощутить силу, превосходящую её собственную.