Нил Стивенсон - Интерфейс

Общенациональное Межгородское Собрание являлось политическим съездом во всем, кроме название, и следовало присущим съездам протоколам. Один из этих протоколов определял иерархию представлений. Невозможно было допустить, чтобы номинант просто выходил на сцену и начинал говорить. Сперва его должен был кто-нибудь представить. Желательно, чтобы это была очень важная персона. А любой, кто был достаточно важной персоной, чтобы представить номинанта, никак не мог, по той же самой причине, появиться вот так, по-простому, перед публикой и начать говорить. Его должен был представить кто-то другой. Этот другой должен быть достаточно заметной фигурой, чтобы ничем не умалить важность представляемого...

В общем, достаточно сказать, что человек, появившийся этим вечером перед микрофонами был анонимен настолько, насколько это вообще возможно. Его задачей было привлечь внимание толпы. Прервать все разговоры, завязавшиеся между посетителями, стоявшими плечом к плечу в главном холле. После этого он представил олдермена, который представил бывшего мэра Чикаго, который представил бывшего губернатора штата Нью-Йорк, который представил кинозвезду, которая представила бывшего Государственного Секретаря, который представил Уильяма Э. Коззано. По мере подъема по ступеням этой иерархической лестницы гудение разговоров становилось все тише, а напряжение в толпе – все сильнее.

В холле собралось двадцать тысяч человек. Исходный список Собрания включал десять тысяч, но эти люди были не более чем статистическими абстракциями, которых собрали на улицах и привезли в город, чтобы они изливали наболевшее и представляли соответствующие демографические группы. Кто-то из них поддерживал Коззано, кто-то нет, и первые выражали свою поддержку в той сдержанной, рациональной манере, свойственной среднему человеку по отношению к политике и политикам. Иными словами, даже если они и могли проголосовать за Коззано, то уж точно не собирались писать его имя у себя на лбу и впадать в экстатические конвульсии при всяком его упоминании.

Поэтому Ки Огл привлек еще десять тысяч человек, готовых именно на это. Они обычно скапливались у самой сцены, оттесняя назад участников Собрания. Тот факт, что эти страстные поклонники Коззано не имели ничего общего с десятью тысячами средних американцев, всю неделю появляющихся на экранах не менее восьми телекомпаний, не был, разумеется разъяснен широкой публике.

Эта мобилизация, однако, оказалась весьма полезной для Флойда Уэйна Вишняка, который до сегодняшнего вечера просто не смог бы проникнуть в конференц-центр без бейджа с фотографией, полагавшегося участнику Собрания. У Вишняка его не было. Но точно так же их не было у остальных десяти тысяч фанатичных коззанистов, заполнявших сегодня холл.

Вдоль стен тянулись столы, заваленные символикой: транспарантами, наклейками на бамперы, бейсболками и значками. Вишняк ухватил пригоршню этого добра и украсился им как завзятый поклонник Коззано, каковым он в принципе и являлся. Он даже заполнил и прицепил на ветровку именную карточку «КОЗЗАНО В ПРЕЗИДЕНТЫ»: «ПРИВЕТ, МЕНЯ ЗОВУТ Шерман Грант». Сперва он оказался среди унылых, безгласных участников Общенационального Собрания, извергнутых во внешнюю тьму. Пока иерархия представлений росла и росла, приближаясь к вершине, он проталкивался между ними, пробираясь к центральной сцене.

Как и большинству государственных секретарей, тому, который представлял Коззано, не дали умереть естественной политической смертью. Он подал в отставку, или его заставили подать в отставку, или что-то в этом духе – не прослужив и половину срока. Все сходились на том, что произошло это по причине принципиальных разногласий, а стало быть, этот государственный секретарь имел репутацию человека принципиального, готового ради принципов поставить должность на кон. Самый подходящий образ для того, кто представляет Коззано.

Он произнес длинную и не слишком захватывающую речь о своей карьере в высоких политических сферах и том отвращении, которое вызвали в нем процветающие там коррупция и декаданс. Он настаивал на необходимости перемен. Наконец голос его подскочил на пару тонов и он принялся выводить толпу из коматозного состояния, в которое сам и загнал, и выманивать беглецов из уборных, и к тому моменту, когда он наклонился вперед, чтобы выкрикнуть в микрофон имя Уильяма Э. Коззано, его уже никто не слышал: это имя скандировали несколько тысяч человек.

Коззано вышел на сцену рука об руку с Элеанор Ричмонд. За ними следовала четверка помоложе: Мэри Кэтрин и Джеймс Коззано и Клерис и Хармон Ричмонд, тоже держащиеся за руки.

Вопли и звуки труб достигли такой громкости, что могли, казалось, расщеплять молекулы горячего воздуха, колыхавшегося под сводами холла. Кандидаты и их дети остановились в круге голубого света, который отделил их от внешнего мира – выцветшего, желтоватого, как гостиная полузаброшенного дома, в которой включили телевизор.

В точности, как когда «Куад Ситиз Уиплаш» забивают победный гол за секунду на финального свистка, думал Флойд Уэйн Вишняк, стоя прямо под сценой, на вержение камня от Уильяма Э. Коззано.

На расстоянии выстрела в упор. Но стрельба по Коззано на самом деле не входила в план Вишняка. Он планировал не убивать Коззано, а защитить его.

Коззано был великий человек. Герой. Единственный честный политик в Соединенных Штатах. Но даже великого человека могут сбить с пути истинного силами зла, и Вишняк не мог не прийти к выводу, что именно это и происходило с Коззано прямо сейчас.

Почему никто не мог этого понять? Все же очевидно. Виновата всеобщая тупость. Этот мир полон придурков. Во всех Соединенных Штатах нашлось только несколько человек, способных увидеть истину.

Они-то, конечно, знали. Те люди, которые манипулировали Коззано, имели доступ ко всем секретным папкам ФБР и ЦРУ. Они могли с помощью компьютеров и спутников заглядывать в школьные записи людей, их полицейские дела и банковские счета. Они уже сообразили, что Флойд Уэйн Вишняк и еще несколько человек в стране сумели проникнуть под покров тайны и теперь представляют угрозу их замыслам.

Они не могли просто подослать к Вишняку и остальным убийц. Нет, это было бы слишком очевидно. Они выбрали гораздо более тонкие методы. Всю дорогу до Чикаго Вишняк смеялся над собственным простодушием. Подумать только, он ведь в самом деле поверил в смехотворную историю, которую рассказал ему тот еврейчик! «Мы исследуем общественное мнение и хотим, чтобы вы носили часы Дика Трейси».

Скорее, они исследовали мозговые волны Флойда Уэйна Вишняка. Они наблюдали за ним. Ждали, когда он прозреет и сделает свой ход. И он играл по их правилам. Носил часы. Он даже слал им письма, подробно излагая свои соображения, и попутно совершил абсолютно идиотскую ошибку – дал понять, что он что-то подозревает!