Нил Стивенсон - Интерфейс

– Ой, маленький несчастный случай? – сказала она. – Давайте-ка поскорее вытрем, – она достала салфетку из кармана и промокнула подбородок Коззано, покрытый короткой щетиной. – Ну вот, а теперь кофе – без кофеина, конечно – и таблетки. Много-много маленьких таблеточек.

– Это что за каперсы? – спросил Коззано.

– Простите, Уильям, что вы сказали?

Он показал на маленькую пластиковую чашку, которую Патриция поставила рядом с ним, наполненную разноцветными дисками и параллелепипедами.

Патриция тяжело вздохнула, давая понять, что лучше бы он не задавал таких вопросов.

– От давления, против свертывания крови, для стимуляции сердца и дыхания, и конечно же, витамины.

Коззано закрыл глаза и покачал головой. Всю жизнь он не принимал ничего, кроме витамина C и аспирина.

– Я добавила обезжиренного молока в кофе, – сказала Патриция.

– Я хочу багровый, – сказал Коззано.

Патриция просияла.

– Вы имели в виду «черный»?

– Да, черт возьми!

– Он довольно горячий, Уильям, и я решила немного его охладить, чтобы вы не обожглись, когда будете запивать лекарство.

– Не зовите меня так. Я тренер, – сказал Коззано. Он закрыл глаза и в раздражении потряс головой.

– Конечно, вы тренер, Уильям, – сказала она масляным голосом и сунула стаканчик с таблетками ему в правую руку. – А теперь глотайте!

Коззано не хотелось глотать таблетки – и вообще доставлять Патриции хоть какое-то удовольствие., но на каком-то уровне он понимал, что это чистое ребячество. Он забросил лекарство в рот. Патриция забрала стаканчик и заменила его чашкой кофе, бежевого и тепловатого. Коззано привык пить черный свежемолотый кофе, а единственным доступным сортом здесь была зеленоватая разновидность из бакалейной лавки. Он поднял кружку ко рту и сделал два мощных глотка, чувствуя, как таблетки толпой устремляются вниз по горлу и застревают где-то на полпути в пищеводе. Он предпочел оставить их там, чем сделать еще хоть глоток этой бурды.

– Очень хорошо! – сказала Патриция. – Вижу, у вас талант!

Коззано привык к роли сверхчеловека, а теперь должен выслушивать похвалы умению глотать таблетки.

– Хотите немного посмотреть телевизор? – спросила Патриция.

– Да, – сказал он. Что угодно, лишь бы она убралась отсюда.

– Какой канал?

Почему бы ей просто не дать ему пульт? Коззано тяжело вздохнул. Он хотел смотреть десятый канал, CNBC. Прямо сейчас Коззано было доступно очень немного занятий, и одно из них состояло в управлении семейными инвестициями. А в состоянии экономического хаоса, воцарившегося после заявления президента, они особенно нуждались в управлении.

– Пять миллионов, – сказал он. – Да нет же, черт возьми!

– Ну, иногда кажется, что на кабельном телевидении и вправду пять миллионов каналов, но на самом деле это не так, – сказала Патриция тонким голосом, показывая, что она шутит. – Вы имели в виду пятый канал?

– Нет! – сказал он. – Два по столько.

– Второй?

– Нет! Три в квадрате плюс один. Шесть плюс четыре. Корень квадратный из ста, – сказал он. Почему она не дает ему пульт?

– О, а тут новости. Годится? – спросила Патриция. Она попала на одну из новостных станций. Это был короткий минутный выпуск новостей в конце часа, между двумя мыльными операми.

– Да, – сказал он.

– Вот пульт, на случай, если вы передумаете, – сказала она, положив его на стол рядом с Коззано.

Коззано сидел и смотрел новостной выпуск. Сплошная чепуха: кандидаты в президенты скакали по Айове с одного постановочного мероприятия на другое. До кокусов {18} 18 Caucus – собрание членов партии или политического движения для предварительного выдвижения кандидатов в президенты. Формальное выдвижение происходит на праймериз. оставалось полторы недели.

Коззано выиграл бы кокусы, не пошевелив пальцем. Жители Айовы любили его, они знали, что он парень из маленького городка. Любой, кто жил в восточной части этого штата, каждый день видел его по телевизору. Все, что от него требовалось, это поднять телефонную трубку и номинироваться. Глядя на кандидатов по телевизору, он испытывал сильное побуждение именно так и поступить и положить конец всей этой клоунаде.

Сенаторы и губернаторы устраивали шоу – нянькались с телятами, доили коров и бросали футбольные мячи краснолицым блондинистым парням, красуясь на школьных дворах в толстых зимних пальто. Коззано фыркнул, увидев Нормана Фаулера-младшего, хайтечного дурака-миллиардера, шагающего в восьмисотдолларовых ботинках по замерзшей кукурузной стерне. При температуре минус тридцать и ветре эти балбесы торчали в прерии без шапок. Это говорило все об их президентских способностях.

Родственники всю жизнь говорили Коззано, что когда-нибудь он должен баллотироваться в президенты. Идея казалась здравой, будучи высказана за обеденным столом после пары бокалов вина. На практике же это было черт-те что. Понимая это, он никогда не обдумывал ее всерьез. Он уже некоторое время знал, что Мел потихоньку организует теневой комитет кампании и закладывает инфраструктуру. Это была работа Мела, который, как адвокат, должен был всегда действовать на опережение.

Разумеется, теперь, после удара, когда Коззано не мог баллотироваться, ему больше всего на свете хотелось стать президентом. Он мог сделать телефонный звонок и через несколько часов чартерный самолет уже ждал бы его в аэропорту Шампани, а Соединенные Штаты внезапно захлестнула бы волна пропагандистской литературы и видео. Мел все сделал бы. А потом Патриция выкатила бы его на кресле из самолета, роняющего слюну перед камерами.

Это было самым тяжелым аспектом жизни после инсульта. Коззано еще не успел перестроить жизненные ожидания. Когда эти ожидания сталкивались с реальностью, становилось очень больно.

Новости перетекли в рекламу лекарства от гриппа. Затем ведущий вернулся, чтобы сообщить Америке, когда состоится очередной выпуск новостей. И тут же началась следующая программа: «Свидание вслепую на скрытую камеру».

От неспособности переключить канал достаточно быстро Коззано охватило отвращение к самому себе. У него возникло ощущение, что если он не управится менее чем за десять секунд, ублюдочная программа искалечит его физически.

Пульт управления лежал на столе справа, рядом с действующей половиной тела. Он потянулся к нему, но он лежал чуть-чуть слишком далеко – он мог коснуться его ребром ладони, но не пальцами. Он попытался изогнуть руку, но к собственной досаде проделал это слишком торопливо и в итоге оттолкнул его еще дальше. Пульт закружился по столу, свалился с края и зарылся в мохнатый ковер. Теперь он лежал между столом и корзиной, полной старых газет: двухнедельная груда «Трибьюн», «Нью-Йорк Таймс» и «Уолл Стрит Джорнал», все не читанные.