Виктор Антоненко - Охота на бога

Из-за загородки донёсся шум, похожий на возню матёрого, то и дело обирающегося и встряхивающегося пса.

— Ну, пора, братья. Больше никаких разговоров, — напутствовал Калистрат. — В этих местах в сильные морозы шёпот за сотню метров разносится, как по рупору. И не растягиваться. Тропу не спрямлять, след в след идти. Погодка нам помогает.

— Ты, Егорыч, осаживай его маленько, — попросил длинный кришнаит. — Ему, лешему мохнатому, на четырёх лапах легко. А снегу, вишь, сколь намело, и темень… хоть глаз коли.

— Придержу, — пообещал Калистрат. — Отойдём подальше. А то как бы не завыл.

Ближе к утру Семён и Антоний проснулись от настойчивого стука в дверь.

— Во! Долбят уже, индусы, — недовольно закряхтел Антоний, — с утра спозаранку. Выспаться не дадут. — Продрав глаза, он поднялся, откинул щеколду и толкнул дверь коленом.

На пороге появился запыхавшийся Василий:

— Антон Николаевич кхэ-кхэ… ведун!.. Кхэ…

— Что, ведун?! — Антоний отступил назад, давая дорогу: сон как рукой сняло. — Проходи, не топчись. Избу выстудишь.

— Помер… кхэ… кажись кхэ-кхэ… — зайдясь в утробном глухом кашле, Василий с натугой выхаркивал из себя отрывистые слова. — Ведь кхэ-кхэ… упреждал кхэ… не выдержит кхэ-кхэ…

Семён подскочил к Василию, схватил за меховые отвороты побитого молью полушубка и с силой встряхнул:

— Ты чего несёшь, придурок?!

Антоний выглянул из вагончика и поначалу ничего не увидел: за порогом, застилая глаза, кружилась снежная кутерьма.

От соседнего вагончика по сугробам вилась неровная цепочка еле приметных следов, оставленная Василием.

— Где он?! — гаркнул Антоний.

— К нам кхэ-кхэ… — Василий опять забился в тягостном кашле, — перетащил кхэ-кхэ-кхе-е…

Семён отпустил Василия и выскочил наружу. Антоний кинулся следом.

— Стой! Кхэ-кхэ… — давясь жестоким кашлем, выкрикнул Василий. — Там плохой кхэ… воздух! Кхе-кхе…

Кинирийцы подошли к вагончику кришнаитов: из приоткрытой двери низом стлался кудлатый тёмно-зелёный дым и медленно расползался поверх хрусткой пороши.

Семён, сторожась, ступил внутрь. Леденящая душу картина сжала сердце: на полу у печки бился в конвульсиях здоровущий, безобразного вида пёс с разорванным брюхом; из раскрытой пасти истекала чёрная зловонная жижа, которая шипела, пенилась и чадила клубами удушающего дыма. От невыносимого смрада перехватило дыхание. Звероподобное чудище метнулось и, ударившись об печку, опрокинуло её на пол: из топливного отсека выплеснулась солярка и тут же вспыхнула.

Выпучив глаза, Семён пулей вылетел из вагончика и, пробежав несколько метров, упал в снег, заходясь в надсадном, выворачивающем всё нутро кашле.

К этому времени подоспел Василий:

— Нельзя кхэ… туда… кхэ-кхе…

Антоний мельком обернулся на Василия и с лёгким холодком в голосе спросил:

— Твои там?

— Нет, кхе… с млешником, — Василий стоял поодаль и отрешённо наблюдал, как разгорающийся огонь жадно пожирал вагончик кришнаитов: внутри выл и метался ведун.

— С кем?! — Антоний резко развернулся.

— С ним, кхэ-кхе… Рядом, — Василий махнул куда-то в сторону и, с трудом оторвавшись от страшного зрелища, более-менее внятно заговорил: — Ведун ночью учуял, взбесился. Вас уж не стали будить. Недосуг было. Ведуна… кхэ-кхэ… по следу погнали. Нельзя было такой случай упускать. Он сейчас ниже по реке, в заброшенном рыбацком поселке с какими-то бродягами. Сам идти не может. Ноги отморозил. Егорыч меня с ведуном срочно за вами услал, чтобы вы их вывезли оттуда. Я говорил ему, замёрзнет ведун, а он всё быстрей и быстрей…

Антоний крепко обнял Василия и радостно прокричал над самым его ухом:

— Семё-о-он!

— Я Вася, — слабо возразил Василий, в испуге отстраняясь от Антония.

— Знаю, — Антоний отпустил Василия и повернулся к очумело сидевшему в сугробе Семёну: — Сёмка! Нашли!

— Не ори, кхэ… не глухой, — сипло выдавил из себя Семён, обхватив горло. — Вот, тварь. Видел бы ты его.

— Да чёрт с ним, — отмахнулся Антоний. — Поднимайся. Заводи машину и вперёд к светлому будущему.

После нескольких часов тщетных поисков среди заснеженных сопок в обход скалистого Енисейского кряжа, преодолев несколько больших и малых притоков Енисея, БТР выехал на простор пойменной террасы: пустынный берег могучей сибирской реки был непорочно чист и гладок, как в день сотворения.

— Куда теперь? — с нескрываемой угрозой в голосе спросил Семён.

— Не знаю, — Василий потупился. — Заблудились, наверное.

— Заблудились, говоришь? — Антоний достал пистолет и, передёрнув затвор, приложил холодную воронёную сталь к виску незадачливого проводника. — Выбирай, сучий потрох. Исповедуешься — отпущу твоей испачканной душонке все прегрешения. А нет — примешь смерть лютую…

— Чего ты его обхаживаешь, недоумка! — одним резким ударом Семён расквасил Василию нос и за шиворот притянул к себе: — Курва!

— Раздевайся, погань малолетняя! — Антоний наотмашь саданул Василия рукояткой пистолета по голове. — И не буди лихо, пока оно тихо.

От сильного удара Василий непроизвольно клацнул зубами: перед глазами поплыли круги. Дрожа всем телом, шумно сопя, он начал лихорадочно стаскивать с себя залитый кровью полушубок.

— Надо же так лохануться! — Семён с силой ударил Василия в лицо. — Давануть бы тебя, гниду шкодливую, прямо здесь, да боюсь, обгадишься. Дерьмо твоё потом нюхать.

— Всё снимай, — Антоний ткнул Василия дулом пистолета в скулу, — пакость гадючья.

Василий заплакал. Хлюпая разбитым носом, он продолжил покорно раздеваться.

— Думай, думай, вражина приблудная, — зло хрипел Семён. — На куски резать начнём, поздно будет сопли на кулак наматывать.

— Портки стягивай, — грозно приговаривал Антоний, — валенки. Малёк посидишь в снежке голым задом, остынешь, и Семён тебя ножичком начнёт чикать. Сразу язык развяжется. Одно ушко, второе, носик, пальчики. Пока всё не отрежет.

— А-а-а! Они-и-и с млешником а-а в скит подали-и-сь, — залился в три ручья насмерть перепуганный Василий. — К карамыкам а-а!.. Лесным людям. А-а-а оттуда в озимицы на болота а-а! К водяному шаману-у-у!..

— Дорогу знаешь?! — крикнул Антоний.

— Зна-а-а-ю-ю! — пуще прежнего разрыдался Василий. — А-а-а! Они там два дня ждать меня-а-а… а-а-а обеща-а-а-ли-и-и!

— Ты чего, местный? — Антоний щёлкнул предохранителем.

— Тутошни-и-ий, — глотая слёзы, признался Василий.

— Скажи, пожалуйста, — Антоний убрал пистолет и всей пятернёй с размаху припечатал Василия по спине: — Ну?! Язык отнялся? Досказывай. Где это?

— У вороговской заимки, — Василий всхлипнул, но уже не ревел. — Отсюда километров сто до Тунгуски. Мы её час назад переплывали. А от неё ещё километров сто…