Виктор Антоненко - Охота на бога

— …в Первой Книге о кинирийцах ни слова, ни полслова, — вошёл в раж Прохор. — Это уж когда библейские каноны переиначили, тогда только и о падшем ангеле отписали, и о нечисти всякой — чертях да бесах. Мирянам-то один леший — вампир, ведун. Было бы за что умишку зацепиться. А я постигнуть хочу, ради чего жизнь проживаю?

— Мудрено как-то, Прошенька, — не удержалась Калина.

Ноздри Прохора раздулись, как у быка, перед которым махнули красной тряпкой:

— Чёрт не поспел, а баба уж тут как тут! Богобор тебе сунул гостинец за млешника и увёл незнамо куда…

До этого Прохор никогда не сомневался в писании. Само существование ведунов с их нечеловеческими способностями, как чудо, каждый день доказывало истинность тайных заветов. Но по-прежнему оставались и не давали покоя его пытливому уму бесконечные вопросы: почему ведуны решают, — кто млешник, а кто нет? Почему души есть только у млешников, хотя произошли все от Адама и Евы?

— …сдаётся мне, — неожиданно для себя с тихой задумчивостью докончил Прохор, — берут они души млешников, да и всех в одну кучу сваливают! И тех, что кинирийцы добывают, и наших.

— Как в одну? — встрепенулся Тимофей.

Никодим и Калина переглянулись.

— А так! — мысль, озарившая Прохора, была настолько нова для него самого, что он не сразу нашёлся, что ответить, от чего неуверенно пустился в туманные рассуждения: — У них, стало быть, душа… а у нас что? Пар навозный? Мы-то куда деваемся? Царствия Небесного, его, поди, дождись. Сколько наших уже в землицу сырую сошло? Мы что же, за спасибо помираем? Когда воздастся-то? И чего?..

— Так ведь мы после смерти на Земле остаёмся. До Пришествия, — начал было препираться Тимофей.

— У тебя Тимоха, видать, ум сам по себе, а голова сама по себе, — с явным раздражением перебил Прохор. — Мумии валгаев в Египте — вот те дождутся Пришествия, а мы уж вряд ли…

— Батюшка говорит, в болотах-то тела лучше сохраняются, — принял сторону Тимофея Никодим.

— Да у нашего батюшки только что нос с локоть, да ум с ноготь, — клокотал Прохор. — Когда мы в последний раз валгаев по нашему древнему обычаю в болоте хоронили? Почитай, уж как лет двести в землю закапываем. И нас в неё уложат. И чего останется? Гниль да труха…

«Может, те гостинцы, что богоборы нам за млешников дают, и есть то самое ветхозаветное воздаяние, и ждать боле нечего? — у Прохора будто пелена с глаз спала: мыслям стало как-то разом легко и просторно. — Как же я раньше-то не додумался? Не иначе как ведун порчу напускал, голову туманил…»

— Пусть лучше этот святоша другое нам растолкует, — Прохор расправил плечи и дал волю могучему басу. — Откуда уставной список взялся?!

— Так, знамо, откуда, — брякнул Тимофей. — Из устных наказов. И будет тем спасение, о ком в книге отписано…

— А они отколь?! — гаркнул Прохор. — В Родословии их нет. Новый передел готовят?! Сызнова библейские каноны переписать хотят? Всё заветов этрусских скрижалей стерегутся! А ежели и этого млешника другим отдадут? Нам что, с голоду подыхать?! Мы его три года выискивали!

Такого от Прохора никто не ожидал.

— Богоборы всё мудрят, мутят не пойми что! — уникальный бас Прохора набирал силу, как стопудовый колокол. — Совсем головы нам задурманили. И ведун туда же. Про каких-то эфгондов, муавгаров заговаривается. Кто такие? Прав был Лёвушка юродивый. Кинирийцы, как никак, люди, а ведуны — нелюди.

«Обман! — резануло в голове Прохора: всё больше и больше он поражался и ужасался собственным мыслям; это было как снизошедшее откровение, как наваждение. — Кинирийцы за мёртвых миллионы гребут, а нам за живых подачки кидают, как собакам…»

В дверь постучались. Прохор замолчал: его и без того короткая шея стала ещё короче. В комнату ввалился дюжий дед с длинной седой бородой и усами, поверх которых возвышался крупный смуглый нос с горбинкой. Это был батюшка Аникий — наставник местных валгайских семей в округе.

— Всё о списке кумекаете? — не здороваясь, полюбопытствовал батюшка Аникий. — Сыскали. Хроминские позарились. Нечестивцы.

— Им-то зачем? — спросил Никодим.

— А пёс их знает, — грубо выругался Аникий. — Они мне давно не нравились со своими расспросами. Что да как. Всю душу вынули! Как ведун от них ушёл, так и пошло-поехало. Словно подменили. Прямо сладу нет… Ваш-то как? Не хворает? А то, может, тоже загинул где?

— Про… — заикнулась, было, Калина, вставая из-за стола.

— А про то брешут! — опередив Калину, как из пушки громыхнул Прохор. — Отдыхает божий человек.

— Ну-ну, — батюшка подошёл к печному приступку, тронул кадку с травяным отваром для грибов и, оборотившись, царапнул Прохора недобрым прищуром: — Слушок прошёл, будто вы в город ездили. Не по нашему ли делу тайному?

— Пустое всё, — Прохор отвёл глаза и, тяжко вздохнув, сел за стол. — Ты бы батюшка, пособил нам чем. Третий год мыкаемся. Ни сегодня-завтра, как медведи, лапу сосать начнём.

— А, ну-ну, — Аникий, окинув хватким взглядом дородную фигуру Калины, процедил: — Голодаете, стало быть, стражи божьи.

— Так не для себя же, — склонив чело, возразил Никодим.

— Да вас тут не переорёшь, окаянных, — сверкнул зрачками Аникий. — Накинулись! В коем-то веке погостить зашёл.

— Да что вы, батюшка, — всплеснула руками Калина. — Всегда рады…

— Ну-ну, — Аникий двумя руками довольно погладил себя по выпирающему животу. — Ты, Калинушка, не гоношись. Я только что от соседей ваших, Катафиных. Привет вам передавали. Да, я чего заходил-то? Список отыскался.

— Так вы уже сказывали, батюшка, — напомнил Тимофей, — Хроминские.

— А, ну-ну, — Аникий шагнул к двери. — Интересно им, видите ли, было, сволочам, что за список такой. Гордыня взыграла! Мне не верят! А меня в этот сан сам правитель тайной ложи… — тут батюшка споткнулся на последнем слове и сделал вид, будто закашлялся. — Кхэ-кхэ!.. Доиграются они у меня, смутьяны! И вы, смотрите! Не зевайте. Как словите, ко мне. По списку сверим. В энтом деле ошибаться никак нельзя. На вес золота… кхэ-кхэ-кхэ!.. — он снова как бы закашлялся, а, прокашлявшись, завёл речь совсем об ином: — Как Глашенька-то? Полегче ей, аль нет? Ты бы, Калинушка, зашла ко мне, или ты, Тимофей? Я с богоборами про вашу беду уже обговорил. Обещали в лучшую клинику определить. За счёт братства. Да. Ну… Прощайте пока, братья. На сбор не опаздывайте. Родословии читать будем, — и вышел.

Некоторое время все, застыв каждый на своём месте, тихонько прислушивались к удаляющимся шагам Аникия. Скрипнула калитка.

Прохор на цыпочках прокрался к окну и выглянул наружу:

— Принюхивается батюшка. Глаз алчный, как у кинирийца.

Калина опустилась на скамейку и растерянно посмотрела на Никодима. Тот лишь пожал плечами.

— Ушёл, — Прохор сел за стол. — Мы вот здесь внизу всё за старину держимся. С кинирийцами за чубы друг друга таскаем. А они там, у себя, на верху, посмеиваются над нами простофилями. И никто нам ничего объяснять не станет. Самим до всего доходить придётся, — и, помолчав, кованным эхом выдохнул: — Кончать надо!