Д Кузиманза - Трое из двух [СИ]

— Согласен. Но как ты узнала его голос? Отец умер до того, как мы с тобой познакомились.

Они думали об этом всю дорогу и когда им открыли дверь и во время разговора… Да, во время разговора уже не только думали, но и вспоминали.

Бирюзовое шёлковое платье переливалось, как павлинье перо. Невольно следили за ней глазами. Как накрывает на стол (от их помощи отказалась), как периодически подходит к зеркалу и с явным удовольствием себя разглядывает. И говорит, говорит, только изредка обращаясь к ним и обращая на них внимание.

— Высокие серые дома. Самая серая серость. Все оттенки серости. Огромная палитра одного цвета.

Нормальная жизнь требует Главной Печати. Печати оттуда, откуда все печати ведут своё происхождение, как я считаю. Их тысячи, но нужна только одна.

— Я знаю о чём ты, мама, — он, конечно, ничего не знает, но хочет превратить монолог в диалог.

— Как так? Не можешь ничего знать!

— А я слышу.

— Не дурачься!

— Не дурачусь.

— Дурачишься.

— Нет, мама.

— Ну, и что я ещё думаю?

— Что мы с Августой всё это не съедим. А если съедим, то заболеем.

— Дурачок, кого из меня делаешь?

— А я тут при чём? Ты подумала, я сказал. И теперь я же виноват!

— Больше не слушай, — неужели он угадал?

Опять подошла к зеркалу, поправила неправдоподобно пышные и блестящие каштановые волосы. Трудно поверить, что ей сорок пять. Ему она запомнилась исхудавшей, с землисто-бледным лицом и жидким пучком волос на затылке.

— Мамочка, ты выглядишь на двадцать пять.

— Правда? — удовлетворённо улыбнулась своему отражению. — Садитесь за стол, малыши!

— Настоящий банкет, — Виктор укоризненно покачал головой. — А говорила, что нет ни масла, ни хлеба…

— Ко мне заскочила знакомая. Но перед тем позвонила, и я попросила её купить кое-что. А с тем, что принесли вы — лукуллов пир! Но прежде — сюрприз! Августа, дорогая, закрой глаза.

— Обожаю сюрпризы! — захлопала та в ладоши и зажмурилась.

Тотчас же дверь в соседнюю комнату открылась, и оттуда вышла пухленькая румяная женщина, ох! даже не женщина, а женщинка в элегантном светлом костюме с замысловатой причёской и сверхярким макияжем. Виктор недоумённо кашлянул: кажется, её фотографию он видел у Августы, только выглядела намного проще. Её мама?! Да, судя по изумлённо-растерянному виду Августы, так оно и есть, хотя женщине не больше тридцати. Девушка позволила толстушке себя обнять и пробормотала:

— Но как же… я рада, но как же так?

— Люди ошибаются, — назидательно сказала мама Виктора. — Ошибаются постоянно. Не слушают своё сердце. Часто говорят им нелепые вещи, а они думают, что нужно слушать. Будьте прозрачнее. Ставьте восклицательный знак в конце предложения. И не будьте слащаво-вежливыми, тут таких нет.

— А порядочными, мама?

— Честность, порядочность, сочувствие, доброта. Очень трудные и хлопотные понятия! Куда проще быть двуличным, лживым, коварным, бесчувственным.

— Ты советуешь?

— Нет, но помни, что всегда найдётся кто-то, кто подставит тебе ногу. Попытается затоптать, использовать. И приходит то, чего не ожидаешь. Или уже перестал ожидать, или уже бесмысленно.

— Но всё-таки?

— Хуже всего — непонимание. Согласны?

— Да, — кивнула мама Августы, — я не пробую привлечь людей. Что там за люди, как они живут? Уже не пойму. И даже когда идёт дождь, никто не берёт зонтик. Мокнут, как дебилы.

— Но я люблю летний дождь, — тихо сказала Августа.

— Да, ты. И он пойдёт с тобой. И промокнет, как и ты. Потому что ты глупая девушка в розовом свитере, джинсах и нелепых сапожках. Он даст тебе цветы, и ты скажешь: "О, как я люблю красные розы". Потому что ты простая, пустая пластмассовая кукла.

— Несколько нелепых дорог напрямик, — кивнула мама Виктора. — Неизвестно. То, что неизвестно, пусть таким и останется, а то, что узнаем будет неизбежным. Не дёргайся, если знаешь, что ничего не достигнешь.

Виктор и Августа переглянулись.

— Чувствую себя жизнерадостно, — подхватила мама Августы. — Такая полнота жизни, так себя чувствую… достаточно хорошо, и я бы хотела так себя чувствовать, а не иначе. Ведь я хорошо себя чувствую, так зачем изменяться? Зачем чувствовать себя плохо, если могу — хорошо! Вообще-то хотелось бы чувствовать хотя бы что-то, чем не чувствовать ничего. Хочу чувствовать, что чувствую, а не чувствовать, что не чувствую. Чувствование — лучше нечувствования. Чувствовать или не чувствовать… огромная разница, огромная. Неизмеримая!

— И почему сегодня не понедельник? — спросила мама Виктора.

— Не знаю, но кто-то мне сегодня сказал "добрый день". Непонятно, зачем?

— А зачем сейчас 23:15?

— Лучше бы 16. Или 17.

— Так ведь будет, — тихо сообщил Виктор.

— Есть вещи, — улыбаясь, продолжала его мама, — которые исчезают во мраке памяти. Что-то между чем-то. Что-то, что неожиданно прекращается. Через какое-то время возвращается, но что происходило, когда не было?

— Чего не было? — спросил Виктор.

— Того, что не было.

— Это слишком жестоко — никого не узнавать, — пожаловалась мама Августы. — Быть окружённым тысячами, а чувствовать себя исключительно одиноким.

— Такой город, как этот, легко узнать, — ответила мама Виктора. — Тяжело не узнать и легко узнать. Такой типичный. Легко его ненавидеть и всегда в него возвращаться. Зависимость. Привычка. Вредная. Полное отсутствие прелести, событий. Ничего.

— Разве? — попытался возразить Виктор, с содроганием вспоминая события сегодняшнего дня.

— Пробовала вспомнить какое-то из событий, цепочку их. Сердце с радостью открывается каждому известию. Румянец на лице. Возбуждение! Нескрываемая, настоящая радость!

— Наверное, ожидает, — кивнула мама Августы. — Сейчас спокойно могу ожидать следующий день. Там мир был лучше, хотя и худшим. Но сгорел. Уже. И ничего нельзя сделать. Уже нет его. И для меня, и для вас, дорогая.

— А для нас? — спросил Виктор.

— Переживала трагедию, — мама Августы странно улыбнулась. — Стояла с петлёй на шее, пустым взглядом смотрела в своё прошлое и не видела там ничего.

Никогда не была по-настоящему счастлива.

Никогда по-настоящему не любила.

Никогда по-настоящему никто меня не любил.

Всегда чего-то не хватало.

Всегда чего-то было слишком много.

Всегда за чем-то…

— И даже если был ещё шанс, то не могла его использовать, — поддержала мама Виктора. — А потом оказался финал всей истории. Без продолжения.

— Но если продолжение есть? — восторженно подхватила мама Августы. — Можно изменять, формировать что-то новое. Вводить новых персонажей, сюжетные линии. Можно усложнять события, менять направление и темп действия.

— Только зачем? — пожала плечами мама Виктора. — Эта драма и так достаточно сложна. Трудна для исполнения. А режиссёр и автор смотрит на своих неуклюжих актёров с жалостью и вздыхает: снова роли не выучили. Снова кто-то опоздал, а кто-то и не пришёл. Опять не сумели ему довериться полностью. Опять искали своё, пробовали сами создавать и всё провалили. Опять…