Генри Олди - Книга магов (антология)

в зеркале белые прямоугольные тени, будто чистые листы бумаги разлетелись от порыва ветра! И не забудьте про золотинки на палочке, без них ничего не получится… Но самое жуткое — это заманить Бродячую Золушку! Во-первых, Бродячая Золушка нисколько не похожа на милую сказочную замарашку, обращенную в очаровательную принцессу, — бродячая скорее напоминает Бабку-Ежку после неудачной пластической операции. Во-вторых, каждый должен оставаться в своем углу, с места не двигаться, ни в коем случае не кричать и не звать на помощь. Участники мысленно считают до тридцати шести, и, закончив счет, все должны мысленно повернуться и взглянуть на середину комнаты. Золотинки на палочке вспыхнут кровавыми отблесками, и в тот же миг прямо из воздуха появится черная морщинистая рука…

— Зачем вы все это рассказываете?

— Я только пересказываю то, что слышал от фанерного мага. Какой-то неврастеник тут же спросил его: а как вызывают востребователей? Угадайте-ка, что посвященный ответил? — а то и ответил: этих никак не вызывают, они либо сами являются, либо какая-то случайность, какое-то стечение обстоятельств вынуждают одного из них оказаться на той же территории… еще фанерный научал быть гостеприимным, всеми силами стараться не разочаровать востребователя, но при этом сохранять исконное — сообразно внутренней пружине, что заложена в каждом… не прихорашиваться, не представляться хуже или лучше того, что ты есть на самом деле. Никакого глянца! Их интересует исключительно материал естественный, без примесей… Что такое? Вы плачете? Вот те раз! Плакать-то зачем?

— Разве плачут зачем-то? Плачут почему-то. Потому что плакать хочется… потому что слезы сдержать невозможно… потому что он никогда, никогда не придет за нами…

— Это уже истерика. Но вы же не истеричка, я это точно знаю.

— Что вы можете знать? Вы обычный невостребованный — как я, как все остальные в этих кварталах… и от вас веет каким-то холодом… вот.

— Фанера греет, мадам, лишь когда на растопку идет.

— Вы как будто удовлетворены своим положением….

— Удовлетворен, не удовлетворен — кого это интересует? Персонаж и персонажна! Фанера! Фантом! Никто ни при чем!..

— Неужели и я для вас — ничто? — с необъяснимым трепетом в голосе спросила она.

Он промолчал, поправил очки. Негромко пробормотал:

— Просто я пытаюсь трезво смотреть на вещи. Я — всего лишь мужчина в темных очках. Без намека на перспективы когда-нибудь стать востребованным, порцию характеристик получить, хотя бы эпизодическую роль в какой-нибудь истории…

Женщина уже не плакала, она спросила:

— Какую роль? Героическую?

— Не обязательно. Любую. Любой эпизод, любую фигуру с любым подтекстом… лишь бы мотив взыграл! Неимение мотива — вот отчего мы все страдаем!

— Вы разве страдаете? — спросила она.

Он подумал, прежде чем ответить.

— В сущности, нет. Даже этого не дано. Ни скорби, ни веселья. Фанера не подвержена страстям…

— Да что вы заладили: фанера, фанера… больше ни на что фантазии не хватает? Вы же не тупица.

— Благодарю на добром слове. А еще я не кустарь-баптист, не интриган, не типчик, склонный к гомосексуализму, не работяга и не семьянин, в облаках витающий. Не храбрый заяц, не старый ловелас, не сентиментальный подлец, не дамский угодник. Не гордец, каких мало… Что там еще по списку?

— Давайте сами что-нибудь придумаете, — сказала она.

— Фанерная история? — уже без иронии переспросил он. — Боюсь, ничего порядочного не получится…

— Хуже не будет.

— Мне нравится ваш оптимизм, — сказал мужчина.

— А все остальное — нет?

Он приблизился к ней, медленно приподнял руку и коснулся оправы ее очков.

— Сними их, — сказала она.

И он сказал:

— Я хочу видеть твои глаза. Это история о том, как люди любили глазами, взглядом. И готовы были все отдать за это…

— Сними их, — сказала она. — Это история о том, как люди любили взглядом, глазами и готовы были всем пожертвовать ради этого. История называется «Год активного солнца»… я тоже хочу, чтобы ты их видел! и хочу заглянуть в твои…

— Не важно, как называется эта история, — продолжил он. — Мы любили друг друга, мы были счастливы. Когда рядом был кто-то чужой, мы снова надевали солнцезащитные очки, темные стекла, мы соблюдали общепринятое правило и даже отдавали дань моде. Как все, как все… Мы любили, и нам казалось: весь мир принадлежит нам… а потом появился Челомбей.

— Ужасный тип…

— Не преувеличивай, милая. Челомбеев не так уж мало вокруг, челомбеев и челомбейчиков. Одни их боятся, другие ненавидят, третьи — более сильные — используют их как безотказное оружие… этот имел все: видное положение, власть, деньги, и когда ему понадобилась ты — он взял тебя так же просто, как присваивал все остальное.

— Он сказал мне, что уничтожит тебя, если я не дам согласия. Так мы расстались. Ты уехал в другой город, и больше года я ничего не знала о тебе. Я жила как во сне: стала ко всему безразличной, желания и надежды увяли во мне, я словно не жила, а доживала отпущенный мне срок. Год активного солнца кончился, начался год солнца неистового, слепящего, испепеляющего… и вдруг — тот телефонный звонок. Междугородка, твой голос…

— Я сказал, что приеду, мы должны встретиться, я должен тебя видеть…

— Это невозможно, — говорила я. И больше не звони. И бросила трубку, а потом долго плакала. И смотрела на телефон…

Я хотела снова услышать твой голос и боялась, что ты опять позвонишь. И муж узнает об этом. Я так боялась, что ты приедешь. А может, ты уже был в городе? Звонил из соседнего квартала?.. Но нет: ты сказал, что только собираешься приехать… но если я неверно поняла тебя? — в голове у меня все смешалось, я стала сама не своя. И он это заметил. Он отнесся к этому спокойно: договор остается в силе, сказал он, — если твой парень вздумает опять позвонить — напомни ему условия соглашения, скажи ему, что я не шучу, — он здорово рискует, твой говеный ромео, попробуй убедить его, ты же не хочешь, чтобы мои жорики башку ему снесли?

— Но вечером я опять позвонил. Трубку поднял твой муж.

Я сказал, что хочу говорить не с ним, и он ответил: я знаю, чего ты хочешь, но этого ты не получишь никогда… дай нам просто поговорить, — сказал я…

— А он сказал: не превращай водевильчик в высокую трагедию, я не люблю трагедий, не люблю, когда льются слезы, кровь, — оставайся, парень, там, где ты сейчас находишься.

И больше не звони, по этому номеру тебе уже никто не ответит. Разве что — фельдшер из травмапункта. Когда ты в последний раз обращался к травматологу?

— Дешевка, — сказал я. — Дай ей трубку…

— Он улыбнулся, передавая мне трубку телефона, и я сказала: все, больше не звони, не надо, я ничего не хочу, больше не звони, прошу тебя, умоляю…