Станислав Кондратьев - Я

Внезапно я «вынырнул» из этого странного состояния и оказался где–то, в каком–то неведомом «мире», или, быть может, «мир» остался прежним, изменился лишь я сам.

В общем, я не помню, что происходило там. Точнее, я знаю что не смогу сейчас осознать того что видел, слышал, воспринимал в том «мире», ибо слишком сложным и всеобъемлющим, неописуемым и непонятным нам до безумия оказался тот «мир» и я сам в нем. Да и кем я был ТАМ? Богом? Или просто высшим существом? В любом случае ТАМ не существовало ни единого привычного человеку понятия или представления. Не было ни времени, ни материи, ни вещества и привычных физически, химических и психологических законов. Если сравнивать то мое Я и начинающее просыпаться человеческое Я, то на фоне упорядоченного, ровного, однородного и простого человеческого, ТО сознание было похоже на полужидкое блюдо из разных по цвету и консистенции ингредиентов, смешанных так, что слои этого вещество перемежались друг с другом, не образовывая еще однородной массы.

Как только меня коснулось и начало возвращаться человеческое сознание, я понял, насколько необычно мое состояние и начал пытаться запомнить все до мельчайших деталей. Но мне это не удавалось. Память утекала, словно песок из разбитого сосуда, быстро и неумолимо. Освобождая место для человеческих мыслей, первая из которых упорно старалась заставить меня запоминать и вспоминать. Снова и снова. Я помню лишь оставшиеся ощущения от того состояния и дорогу обратно. И то весьма смутно.

Итак, внезапно я оказался в более привычном для человека пространстве. Я летел над полями и лесами, реками и озерами, горными хребтами. При этом я видел все это в ярких красках, очень четко и во все стороны одновременно. То есть у человека бинокулярное зрение, и он может концентрировать свой взгляд на конкретном объекте и на ближайших к этому объекту предметах. Все остальное видится нам весьма расплывчато, и то, только спереди. Я же одновременно видел абсолютно четко каждое дерево, водоем или гору. На триста шестьдесят градусов вокруг. И мой взгляд был одновременно сконцентрирован на каждом предмете, при этом огромное расстояние не было такой помехой как в «обычной» жизни. Я четко видел и очень далекие объекты. При этом меня не покидало чувство утраты чего–то и чувство ущербности и ограниченности. Как будто я лишился какой–то части тела или способностей, или внезапно поглупел до уровня простейшего насекомого. Вероятно, так бы чувствовал себя человек, только что потерявший один из органов чувств, например зрение. Когда ты еще не привык к своему новому состоянию и все еще помнишь, хоть уже и смутно, каково это — видеть. Но чувство ущербности немного сглаживал вид, которым я наслаждался, великолепная цепь гор на горизонте, со снежными пиками, к которым я летел. Зеленые поля и луга, шумящие сосновые боры и лесные озера. И ни единого следа человека или животного. Постепенно я привыкал к своей «ограниченности», забывая, или точнее не в состоянии более осознавать того что я видел ТАМ и что со мной происходило. И постепенно я становился все более похож на обычного человека, с обычным восприятием. Но, тем не менее, я еще чувствовал ту абсолютную свободу, не ограниченную никакими законами, даже материальными или ментальными. Мой обзор начал сужаться, медленно, но верно. И вскоре я уже не видел того что было сзади. А потом и вовсе стал смотреть и думать как человек, вспомнив и навязав себе человеческие физические законы мироздания. И я очнулся, с чувством тоски по забытому, неописуемо–прекрасному, тому, что невозможно увидеть и даже вообразить с помощью такого примитивного и спящего человеческого сознания. Мне дико хотелось обратно, хотелось вспомнить.

Я оказался снова в Мертвом городе. Там же, откуда и «уходил». Все мои смутные подозрения подтвердились, и я склонен был верить в истинность данного эксперимента, ибо вся моя сущность знала, что это правда. Нас может обманывать зрение, осязание, обоняние или слух, но предчувствие, то самое, НАСТОЯЩЕЕ предчувствие — никогда. Нужно только уметь его слушать и выделять среди противоречивой кучи других мыслей. Здесь почему–то это делать гораздо легче, чем в «обычном» мире. Возможно, мне мешали воспоминания, ложные догматы и законы привычного мира. И я чувствую, знаю, как мне жить и что делать. Не для кого–то, не для судьбы или бога. Для себя. Для того чтоб быть гармоничным существом, гармоничной вселенной.

Когда я очнулся здесь впервые — мое зрение, слух, осязание и обоняние напугали меня. Я не видел сути вещей, не видел истинной картины. Лишь оболочку. Хотя уже тогда я начал догадываться, что это всего лишь оболочка. Но мне пришлось проделать долгий духовный путь, прежде чем осознать это и научиться принимать. И теперь я стою у финишной черты. Еще один шаг отделяет меня от… чего? Наверное, от полного понимания и гармонии. Скоро узнаю. Но теперь мне совершенно ясно, ничто не может причинить мне вред, кроме меня самого. Лишь я волен сделать это. Вот он, мой последний шаг, который я уже четко вижу, но который еще не сделал. И я пошел дальше, искать то, что мне сейчас было необходимо. Я обшаривал все развалины, попадающиеся на пути, бегом, торопясь. Но как назло не мог найти. Вот так всегда, ходишь, буквально запинаешься об всякий хлам, а когда он вдруг понадобится — не можешь найти. Я с упорством продолжал осматривать окрестности и вдруг наткнулся на сидящий скелет. Он был очень похож на тот, что я увидел в самом начале. Даже как будто местность была та же самая…

Я подошел ближе к скелету. Мне было очень страшно, сердце так и прыгало в груди, хотелось бежать, бежать без оглядки. Но я взял себя в руки. Вытянув указательный палец правой руки, я медленно начал приближать его к черепу. Конечности мои слегка дрожали, но я подавил это. Я твердо решил побороть свой страх, и я пойду до конца. Наименее противным местом мне показался центр лба. Прикасаться, например, к зубам или рогам мне совсем не хотелось. Ибо казалось, что вот–вот скелет шевельнется и ловким движением челюстей отхватит мне палец. Мое тело было напряжено, готовое в случае малейшей опасности отскочить как можно дальше и бежать как можно быстрее. Мыслей вступить в схватку у меня не возникало, было бы глупо подвергать себя такой опасности, не зная, с чем я буду иметь дело и как мне с этим бороться. Этот вариант оставался на случай безвыходной ситуации. Вдруг, меня посетило ощущение дежавю. Где–то и когда–то со мной уже происходило нечто подобное. Я уже испытывал все эти чувства. И я вдруг понял, что у меня все получится. Точнее я знал. И тогда я знал. И быть может, всегда это знал… Тем временем мой палец остановился в сантиметре от черепа. Я на пару мгновений замер, затем резко, одним махом, коснулся лба скелета и тут же отдернул руку, отскочив при этом на значительное расстояние. Ничего не произошло. Тогда я вновь приблизился к останкам и медленно, но чуть быстрее и решительнее чем в прошлый раз прикоснулся пальцем к черепу. На этот раз я не стал отдергивать руку и отскакивать, а подержал ее с минуту, затем убрал. Осмотрел внимательно останки со всех сторон, начал их ощупывать всеми пальцами правой руки. Кости были теплыми, почти горячими, очень сухими и шершавыми. Окончательно осмелев, я попытался приподнять его левую руку. Осторожно, чтоб не сломать и не потревожить. Все же некое уважение к останкам во мне присутствовало. Рука не поддавалась, видимо хрящи тоже засохли и затвердели, приняв такое положение. И я прекратил свои попытки. Страх ушел. Осталось лишь уважение и некий остаток, нет, не боязнь, всего лишь осторожность и некоторая брезгливость. Слишком мало времени прошло и слишком глубоко во мне сидели эти чувства.