Ник Ришелье - Дневники Пирамиды

— Но мы, — продолжала Дара, — должны быть выше этого и понимать, что жизнь гораздо сложнее любого нашего представления о ней. И самое сложное в жизни — отношения между людьми. Это такая тонкая материя, не поддающаяся никаким формулировкам, что пока никто не сумел построить хоть сколько-нибудь адекватную математическую модель отношений. Скорее всего, такая модель и не может быть найдена.

И всё-таки научиться понимать друг друга, хотя бы в первом приближении, можно. Тут самое главное правило — встань на место другого. Если ты хорошо знаешь своего визави, ты можешь попытаться ощутить себя в его шкуре и мысленно сказать себе то, что собрался сказать ему. Это — непростой процесс. И нужно отлично знать человека, чтобы почувствовать себя в его шкуре. Но в любви это самый верный способ не наделать много глупостей. Если же вы чувствуете, что не можете вжиться в роль собеседника, примерить, так сказать, на себя его одежду, и не уверены в том, что сказанное слово или сделанное дело будут ему полезны, лучше не говорить и не делать ничего. Это будет меньшее из всех зол.

Конечно, как сказал один поэт, проще предсказать дуновение ветра, чем характер женщины. Но имейте в виду, что характер проявляется как реакция на внешние раздражители, то есть на ваши слова или поступки, если мы говорим о взаимоотношениях в паре. А значит, прежде чем что-либо говорить или делать, юноши, стоит прикинуть, нужно ли вызывать непредсказуемое — с вашей точки зрения — движение женской души.

Дара продолжала говорить:

— Те из вас, которые занимаются математикой или физикой, знают, что такое неустойчивое положение равновесия, ведь так?

Я кивнул.

— А остальным я поясню на простом примере…

Она взяла своими точёными пальчиками ручку со стола и, удерживая её за один кончик, подняла вверх…

Я вспомнил сейчас этот урок именно потому, что вопрос Риты заставил меня ощутить себя в положении этой самой ручки. В положении столь хрупкого равновесия, которое, как только осознаешь его, нарушается, и ты, подобно ручке, падаешь вниз.

— Так зачем ты это сделал? — переспросила Маргарита.

Я инстинктивно включил «тупого».

— Что именно? — спросил я, пряча глаза.

— Зачем ты просил за меня у Князя?

Передо мной сидела не мягкая, пушистая и ласковая кошка. Передо мной была амазонка! И слова её хлестали как плеть.

— Ты пойми, раз и навсегда, Иван, что я сама, слышишь? Сама решаю, что и у кого просить! К тому же я старше тебя и выше по рангу.

— Но…

— Что «но»? И мне не нужны ваши подачки. Ни от Князя, ни, тем более, от тебя.

Я покраснел и замолчал. Признаюсь (теперь уже можно), что не без заднего умысла я просил Князя попытаться дать Рите какое-нибудь задание, отослать её на помощь мне, чтобы хоть немного вернуть в Пирамиду и тем самым дать шанс обрести вечную жизнь. Но вышло всё совсем иначе и куда хуже, чем я предполагал.

Операция «Ковчег» стремительно близилась к завершению. Весь запланированный груз был доставлен на Русский север и надёжно спрятан под защитой древних, никем не обнаруженных, пирамид. Но за нашими передвижениями тщательно следили все, кому не лень. Начиная от Моссада и ЦРУ и заканчивая сатанистами и третьесортными политиканами. Конечно, большинству из них никогда не сложить вместе кусочки мозаики, во-первых, потому что кусочков слишком много, а во-вторых, потому что они могли заполучить лишь малую долю их.

Однако и в ЦРУ есть высокопоставленные непосвящённые, обладающие значительной властью, силой и информацией, чтобы попытаться серьёзно нарушить наши планы. Я уже не говорю о том, что помимо возможностей данной разведывательной структуры они могут пользоваться хорошо отлаженным механизмом масонского ордена, в коем многие из них состоят.

Поэтому сейчас, на завершающем этапе операции тысячелетия, если не всей постегипетской эпохи, нужно было принять все возможные меры по защите нового вместилища света знаний наших великих предков.

И хотя я, изрядно искушённый играми в правду и ложь, которые так умело вёл Князь, на данный момент почти не верил в то, что операция «Ковчег» — именно то, за что его выдаёт моё руководство, тем не менее, я был убеждён в том, что игру нужно довести по всем правилам до самого конца. Если все играют по правилам, то результат игры, пусть даже неизвестный игрокам, будет достигнут в полном соответствии с расчётами Князя или Того, кто стоит над ним. А мне очень хотелось, чтобы я не стал причиной провала своих учителей. Да и перед предками было бы стыдно.

Поэтому, то ли желая разделить ответственность, то ли просто в поисках понимания и поддержки, я искал способа вернуть Риту в наши ряды. Её сила, как кратора, и любовь, как женщины, могли бы внушить мне уверенность в успешном завершении операции. Кроме того, чувствуя скорое расставание с ней, я пытался максимально её к себе привязать. А иначе говоря — себя ей навязать. И это было ошибкой. Я знал, что истинная Дара всегда очень тщательно блюдёт свою независимость, а истинная женщина не любит навязчивых кавалеров.

Но знание не всегда способно противостоять желаниям.

Отправив Семёна в Рим, я убивал двух зайцев: пускал непосвящённых агентов ЦРУ по ложному следу и избавлялся от слишком навязчивого учёного-гробокопателя. Но был и третий заяц. Без Семёна я чувствовал себя более одиноким и слабым, даже несмотря на то, что в моём подчинении был штат сотрудников из сотни посвящённых и бог знает какого числа наёмников. Даже несмотря на то, что со мной по-прежнему был мой Петрович, который один стоил тысячи наёмников и сотни посвящённых. И даже имея постоянную поддержку Князя в Москве и Графа в Питере.

Быть может, я просто начал ощущать, что это расставание со старым другом, как территориальное, так и духовное, было лишь первой весточкой в череде прощаний? Я начинал понимать, что ухожу из привычного мира, возможно, навсегда, и я внутренне восставал против такого поворота судьбы, я требовал отдать мне хотя бы её, Риту. Хотя и понимал, что это невозможно. Понимала это и она, истинная Дара.

Я попросил встречи с Юрием Даниловичем, и он, как позже выяснилось, немедленно вылетел из Штатов, чтобы встретиться со мной. Я сказал ему тогда:

— Князь, ей богу, устал я, отпусти меня.

Он хлопнул ладонью по столу, так что с телефонного аппарата слетела трубка.

— И ты туда же!

Надо полагать, он имел в виду Маргариту.

— Ты пойми, Иван, вы двое были для меня всем! Ради вас я двадцать лет перекраивал весь московский сектор, менял судьбы людей. Да что двадцать лет! Весь двадцатый век строился с единственной целью — получить такого, как ты или она. А ты мне нож в спину, да?

— Я устал, — отвечал я, глядя в пол. — Я чувствую, что со мной что-то происходит. Я теряю друзей, родных, любимую. Я теряю интерес к жизни. К этой жизни. Словно меня ждёт какая-то новая…