Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Не медли, капля,
вернись на землю,
тянись по стеблю!

Цветы свои раскрыли рыльца, шипы пшеницы молят — влаги!
Брюхатым тыквам ливень снится, и яблоням необходимо.
О грозовом прохладном благе зеленые вздыхают злаки,
от зноя пыльные станицы нас просят не промчаться мимо.

В быстроте полета наземь
вся моя душа и суть.
Смело, капли, рухнем разом!
Мне знаком на землю путь.
Там — за глыбами Урала
я дорогу проверяла.
Я узнала речь мотора
и, плеснув на плексиглас,
в громе пушечного хора
вместе с летчиком неслась.
В бурю взрыва, в лаву жара
вместе с летчиком вошла
и с кипящим клубом пара
к облакам Земного Шара
с точкой угольной ушла…

Во мне живут пылинки угля. Я их несла по всей России.
Водою радужной набухла. Иду на хлебные массивы.
Во мне плывут мильоны точек, поднявшихся в секунду взрыва.
Моей души коснулся летчик, и я, счастливая, дождлива.

Сюда, на землю,
дождинка жизни,
скорее брызни!

— Мы видели на танках звезды. — За Одер тянутся обозы.
— Дивизии подходят к Вене. — Над миром — мира дуновенье.
— Все реже в тучах бомбы воют. — В Берлине грянули раскаты.
— Взлетают над ночной Москвою красно-зеленые каскады.

Цветок на острие штыка.
Бойца обнявшая рука.
Победы первая строка.

Она, как небо, глубока,
ее страницы — облака,
героя ждавшие века…

Героя имя,
его зовут как,
я не забыла.

Вся в незабудках,
всеми любима
его могила.

Я проплывала над могилой. Вокруг лежат поля пшеницы.
День долгожданной жатвы начат. Гудит машина полевая.
В холме зеленом спрятан милый. Его письма держа страницы,
там девушка сидит и плачет, своей любви не забывая.

Смелый летчик жил на свете.
Путь-дорога далека.
Им гордился быстрый ветер,
любовались облака.
И садились дождевые
часто капли на крыло
и смотрели, как живые,
в очи карие его.

Июльский воздух так чудесен! Лучи от солнца — шире, шире!
Звенят часы на башне Спасской. Мы только что прошли над ней.
До нас донесся отзвук песен, что правда побеждает в мире.
А девушка с печальной лаской глядит на праздничных людей.

В облаках дождя и града
путь-дорога далека.
Ради нас и Сталинграда
в бой вела его рука.
Он пожертвовал собою,
и не выдернул кольца,
и погиб, своей судьбою
управляя до конца.

Мы видели Дворец Советов. Он только что в Москве построен.
Там Ленин в зареве рассвета указывает людям путь.
Внизу из бронзы облик отлит — открыты в жизнь глаза героя.
И он в глаза любимой смотрит и молча просит: «Не забудь!..»

Над широким полем хлеба
путь-дорога далека.
Здесь его большое небо,
путевые облака,
неуслышанное слово,
неувиденный полет.
Только с неба грозового
вот-вот капля упадет.

Я все запомнила, как было. И мне по силам жизнь живая.
Поэт мне дал понятный голос и наделил душою в небе.
Я человека полюбила. И я, как он, упасть желаю,
разбиться каплями об колос и возродиться в новом хлебе.

С неба рухнул крупный дождь,
крупный дождь.
Косо режет, влагой нежит
созревающую рожь.
Это капли, капли, капли
мчатся в жаждущую сушь,
листьям ляпнули на лапы,
и развернутые хляби
отразились в блеске луж.
Это плеск, плеск, плеск
щедро льющихся небес,
это капли поскакали
пузырьками в гущу рощ.
Это дождь, дождь, дождь,
дождь, дождь, дождь —
серебристый и лучистый
летний дождь!

Белый блеск!
С нами бой!
Меч небес,
я с тобой!

Свет
призм,
вслед
брызнь,
дождь,
вниз,
в рожь,
в жизнь!

Вбираю, славлю
простую каплю,
что век от века

несется с неба
вниз — ради
хлеба для человека.

Еще нет вести о начале мира.
В госпиталях — карболовая мгла.
Нетерпеливо ждут ориентира
приборы орудийного ствола.

Невидимое облако эфира
витает у стерильного стола,
кипит пила, и к телу командира
зеркальная протянута игла.

И пальцы долго моются у крана,
и клочья пены корчатся на дне,
и боль прикрыта марлею экрана.

Кричит сирена в солнечном окне.
Идет бомбежка, лихорадит рана.
Но раненый лежит спиной к войне.

Да, раненый лежит спиной к войне,
затылком к аду и глазами к раю,
а мозг уже искрит: «Не разбираю
сигналов, поступающих извне…»

С метеоритом в ноющей спине,
с мелькающею мыслью «умираю»
вчера он полз по кратерному краю
беспомощно, как люди на Луне.

И от потери крови видит он
необычайный, разноцветный сон:
весенний парк, ракеты, праздник мира,

себя с любимой в глубине аллей,
и между сине-красных тополей
шумит фонтан, цветной, как птица лира.

Шумит фонтан, цветной, как птица лира,
плеща, подходит пристань к кораблю.
Входной билет получен у кассира,
все хорошо — я к веслам, ты к рулю.

Нас веселит эстрадная сатира.
Я через фразу думаю: «Люблю».
Потом стрельба по пехотинцам тира,
потом я мяч из рук твоих ловлю.

Рука обвила нежную одежду,
в ней тело, предназначенное мне.
Но это было прежде — где-то между

реальностью и видимым во сне.
— Ты не умрешь… — еще твердит надежда,
а смерть уже дежурит в стороне.

А смерть уже дежурит в стороне.
Но меж лепных и карнавальных зданий
мир полон новых радужных созданий,
недавно зародившихся на дне.

Мир полон новых радостных сознаний
с прозрачными крылами на спине,
свиданий утренних и досвиданий,
встреч и разлук ночных наедине.

И циркуль чертит стадиона круг,
и глаз следит за каплей нивелира,
и над плитою — голубятня рук,

там кренделя готовятся для пира.
Картинки клеят школьники.
И вдруг сирена воет в синеве эфира!

Сирена воет в синеве эфира.
И в миг, когда накладывают шов,
меня несет над пиками Памира
к кораллам Каролинских островов.