Кортни Коул - Ноктэ [litres]

– Я готов задать тебе свой вопрос, – его голос слегка охрип и пропитан ночной тьмой.

Я поднимаю бровь.

– Хорошо. Пли!

Я ожидаю, что он попытается что-то разузнать о моем парне, или предыдущей пассии, или спросит сколько мне лет. Но он задает мне совершенно другой вопрос, чем буквально проламывает сознание с силой грузового поезда, возвращая меня в суровую реальность.

– Расскажи мне о своей маме.

Это слишком мощный удар, чтобы после него я сразу могла собраться с мыслями и заговорить.

– Почему ты спрашиваешь? – наконец, выдавливаю я из себя, все еще ошеломленная.

Дэр пожимает плечами, выражение его лица мягкое, а темные глаза блестят в лунном свете.

– Не знаю. Просто мне кажется, что я должен узнать тебя лучше.

Естественно, от этого ответа я таю и расслабляюсь, моя поясница почти касается спинки сиденья.

Я делаю глубокий вдох и сжимаю руль достаточно сильно, чтобы костяшки моих пальцев побелели.

– А что бы ты хотел узнать?

Он внимательно смотрит на меня несколько секунд, а потом протягивает свою руку к моей, от чего мои пальцы расслабляются. Его ладони сухие и теплые, в то время как мои – холодные и влажные.

– Что угодно, что ты сама хотела бы рассказать. И кстати… Ты на нее похожа? Я имею в виду, внешне.

Я улыбаюсь.

– Мне бы хотелось быть похожей на нее. Она была талантливая, чудесная. А я… нет. Но да, я похожа на нее внешне. Я выгляжу в точности как она, что, должно быть, очень непросто для моего отца в данный момент. Финн же больше похож на него.

– Она родилась в Англии? Почему она переехала в Америку?

Теперь моя очередь пожимать плечами.

– Да, она оттуда родом. Но я не знаю, почему она уехала. Мама рассказывала, что не очень ладила со своими родителями. Она не общалась с ними много лет, и я никогда не встречалась с ними лично.

– Хмм. Интересно, – бормочет Дэр, – я думаю, это хорошо, что у тебя есть возможность рассказать о ней. Когда моя мама умерла, я не мог говорить о ней около года.

Так он наносит мне второй удар.

– Твоя мама тоже умерла? Ты рассказывал только про отца. Мне так жаль! Что случилось?

Дэр пристально смотрит сквозь лобовое стекло, в глубину ночи. Но могу поклясться, это не то, к чему приковано его внимание.

– Она погибла во время несчастного случая.

Мой желудок скручивается в узел, потому что, господи, я прекрасно понимаю эту скорбь, эту внезапную, щемящую, всепоглощающую тоску. Я бы врагу не пожелала такого.

– Мне так жаль! – торопливо восклицаю я.

Он только кивает.

– Да, это мерзко. Но по крайней мере, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. После того, как она умерла, я понял, как это важно, знать, что кто-то понимает, что ты чувствуешь.

И он прав. Это чувство не сравнить ни с чем.

– Это очень тяжело, – соглашаюсь я. – Мне особенно трудно оттого, что это моя вина. Я позвонила ей той ночью, хотя шел сильный дождь. Если бы я этого не сделала, она до сих пор была бы здесь.

Дэр пристально смотрит на меня, его взгляд словно режет меня на части.

– Ты правда веришь в это? В то, что это твоя вина.

Я смотрю в сторону.

– Да, я верю. Потому что это правда.

– Но это не так. Лично я верю, что когда пришло твое время, смерть уже не обмануть. Я уверен, что ты, живущая всю жизнь в доме, где находится похоронное бюро, тоже веришь в это. У некоторых вещей нет объяснения.

– Но иногда оно есть. И в моем случае это телефонный звонок.

Дэр встряхивает головой.

– Это оказалось не так просто, убедить тебя в неправоте. Но я знаю это наверняка.

– Ну что ж, попробуй, – отвечаю я, в попытке установить перемирие. – Но если даже у Финна и моего отца не получилось, то сомневаюсь, что у тебя выйдет.

– Вызов принят, – серьезно произносит он, и от его взгляда у меня перехватывает дыхание.

– Какое тебе вообще до этого дело? – внезапно осеняет меня. – Ты так мало меня знаешь!

Около секунды он молчит, играя с серебряным кольцом на его среднем пальце. А когда снова поднимает глаза на меня, в его взгляде отражается сотня разных вещей, названия для которых мне сложно подобрать.

– Потому что чувствую, что мне не все равно. Потому что мы похожи во многих вещах. Потому что я знаю, как ужасно потерять мать. Я могу себе только представлять, как это тяжело, когда ты к тому же считаешь, что это твоя вина.

« Да , – проносится в моей голове, – это слишком тяжело, чтобы вынести ».

– Это действительно тяжело, – соглашаюсь я. – Но иногда на своем пути ты встречаешь кого-то, кто переворачивает твою жизнь.

Наши взгляды встречаются, и я вижу, что он точно знает, что именно я хочу ему сказать. Возможно, он перевернул мою жизнь. За этим не следует никакой реакции: вероятно, только молчаливое принятие факта и искра довольства собой.

Наступает молчание, товарищи по клубу потерявших своих матерей. Это не тот клуб, куда каждый хотел бы вступить, но я сейчас точно знаю, что теперь чувствую себя гораздо ближе к Дэру.

После нескольких минут молчания я теряю способность находиться в тишине.

– Тебе стоило бы быть поосторожнее с такими вопросами, – говорю я, натянуто улыбаясь, – их осталось всего восемнадцать.

Мой секрет пожирает меня заживо, щелкает зубами у меня под кожей, жаждет вырваться наружу. Но я не могу, не могу, не могу.

ТыБезуменБезуменБезуменВсеЗнаютОбЭтом .

Я рассматриваю свой дневник в коричневом кожаном переплете, хватаю его в руку и бросаю через всю комнату. Он ударяется о стену, а затем падает на пол без единого повреждения. Я судорожно хватаю его, изо всех сил прижимаю к своей груди, а затем камнем обрушиваюсь вместе с ним на пол.

Спустя минуту внутри меня что-то происходит.

Конечно же!

Я не могу поделиться с Каллой, но могу записать свои мысли в дневнике. Беру ручку, после чего надавливаю на нее так сильно, что страница почти рвется. Как будто моя тайна вот-вот разорвет меня изнутри, если не выйдет наружу. Как будто словам не терпится материализоваться на бумаге с помощью чернил.

Когда, наконец, все сделано, мне становится лучше, спокойнее, как будто я излил душу старому другу. Я закрываю книжку и оставляю ее на подоконнике. Выключая свет и выходя из комнаты, я начинаю скучать по перешептываниям в голове… Режущий по нервам женский вопль, от которого я уже не смогу убежать.

Трус.

Я делаю живительный вдох, пытаясь дотянуться руками до небес: это часть моей утренней йоги. Я стою на краю скал. Отсюда я могу увидеть все до самой линии горизонта, где вода и облака встречаются и сливаются воедино.

– Почему ты занимаешься этим здесь? – с тропинки доносится голос Финна, который кажется особенно мягким в утреннем воздухе, – Ты же знаешь, что это опасно.