Кортни Коул - Ноктэ [litres]

Это медальон с образом святого Михаила, который обычно носит Финн. Его подарила брату наша мама на прошлое Рождество. Вообще-то, мы не ортодоксальные католики, но ей понравился смысл этого украшения: подразумевалось, что оно должно придавать своему носителю храбрость и уберегать его от вреда и неудач. Она была уверена, что Финн нуждается в такой защите. Он никогда не расстается с этим медальоном, даже во сне.

Но вот он лежит здесь, на туалетном столике.

Я беру его в руки, мои пальцы слегка дрожат.

Где он?

Я выбегаю из дома с намерением попросить Дэра довезти меня до города и найти Финна. Внезапно мой взгляд падает на берег, и я вижу, что нашей лодки нет на месте.

Учитывая, что папа дома, а Дэр в пристройке, есть только один человек, который мог взять ее.

Финн.

Я бегу по тропинке к берегу. Опускаюсь на причал, чувствуя дрожь в ногах. Я просто жду, потому что это все, что я могу делать в этой ситуации.

Ждать.

Я жду, пока не немеют все мои конечности. Солнце сползает к горизонту, но Финн все никак не возвращается. Мои нервы достигают своего предела, потому что он точно знал, что это заставит меня переживать.

«У него была причина, чтобы сделать это» , – проносится в моей голове. Чтобы преподать мне урок.

Внутри меня бурлит злоба, и я возвращаюсь обратно домой. Из первых попавшихся под руку продуктов я делаю сэндвич для отца.

Он смотрит на меня с удивлением.

– Да что с тобой такое сегодня?

– Финн взял лодку, – резко отвечаю я. – Он, наверное, зол на меня.

Отец поглаживает мое плечо.

– Он водит лодку так же хорошо, как и ты. Не беспокойся за него.

Это все, что он может мне сказать. Я хочу схватить его за руку и потрясти, потому что он настолько глубоко погряз в собственной печали, что не замечает ничего вокруг.

– Ты не можешь знать наверняка! – набрасываюсь я на него снова.

– Я знаю это! – заверяет меня он. – С ним все будет в порядке!

Моих сил не хватает на то, чтобы просто сидеть и есть вместе с ним, поэтому вылетаю из-за стола, громко захлопнув дверь, но внезапно меня осеняет идея, нечто, о чем я не задумывалась никогда прежде.

Я останавливаюсь около бара моего отца.

Затем я хватаю бутылку джина – его излюбленный напиток.

Он, определенно, очень много выпил за прошедшие несколько недель, пытаясь таким образом забыться, утопить в алкоголе свою боль. Я тоже могу сделать это. Если срабатывает с ним, то получится и у меня. Я постукиваю пальцами по бутылочному стеклу, сбегая по ступенькам с крыльца.

Мне кажется, что я замечаю движение в гостевом домике и чувствую на себе взгляд Дэра, он смотрит на меня, но это не препятствие. Я не пытаюсь спрятать бутылку или бросить ее в траву. Никто не может меня осуждать. Мне плевать.

Все, что мне нужно, – сбежать от реальности.

Я спускаюсь вниз по тропинке, пробираюсь сквозь зыбкий песок и сажусь на причале с бутылкой джина. Спустя несколько минут я открываю его и делаю глоток.

Практически сразу я выплевываю мерзкую жидкость, закашлявшись от терпким напитком, спускающегося вниз по моему горлу и выжигающего все на своем пути до самого живота. Внутри меня словно бурлит огонь, он раздражает мой пищевод, и мне хочется вылить остатки бутылки в море.

Это отвратительно. Как кто-то вообще может пить это по собственному желанию?

Но проходит несколько минут, и час, и два, и я снова беру в руку бутылку.

Я бессмысленно смотрю на пустой горизонт и делаю глоток, оставляя все меньше и меньше жидкости внутри. Я поднимаю взгляд на небо, усыпанное звездами, на чертову Андромеду и ее дурацкую любовную историю, делаю еще один глоток. Спустя некоторое время, еще через пятнадцать глотков, я чувствую, как внутри моего живота растекается тепло, мой мозг оказывается окутан туманом.

Приятное чувство замутненного сознания наполняет меня, и я больше не чувствую прожигающего изнутри вкуса отвратительного напитка. Я пью еще и еще, пока не падаю на спину прямо на песок, глядя на звезды, наслаждаясь тем, как искрятся и кружатся те вокруг меня, словно я катаюсь на карусели, а небо – это огромное зеркало, вращающееся вокруг меня.

На минуту я закрываю глаза, темнота под моими веками тоже вращается, круг за кругом, до тех пор, пока к горлу не подступает тошнота.

Я открываю глаза и вижу стоящего надо мной Дэра, который то и дело исчезает из моего поля зрения.

Я улыбаюсь. Кажется.

Он улыбается мне в ответ.

– И как много ты выпила? – печально спрашивает он, взяв в руки бутылку и исследуя ее на предмет алкоголя.

На дне осталось всего несколько глотков, и я приветственно машу ему рукой.

– Можешь допить, – говорю я ему, словно преподному ему драгоценный дар.

Мои слова путаются, язык стал каким-то неповоротливым и тяжелым. Говорить удается с трудом. Я пытаюсь снова.

Все еще бред.

Я беспомощно смотрю на него – он смеется.

– Значит, так много?

Он нагибается и протягивает мне руку. Я мотаю головой.

– Мне нужно дождаться Финна.

Из моего рта вылетает что-то, больше похожее на «Фэ дожо мадаша шина».

Дэр встряхивает головой.

– Я не хочу плавать, спасибо. Нам нужно доставить тебя домой до того, как ты отойдешь в мир иной прямо здесь.

Я знаю, что мне нужно оставаться на этом месте, пока не вернется Финн. Я знаю, что должна больше беспокоиться о моем брате, потому что уже темно, а он совсем один, и он никогда не оставался в одиночестве с наступлением темноты. Но джин оказал на меня еще одно действие, за исключением заплетающегося языка.

Он сделал меня беззаботной.

Сейчас я чувствую, что весь мир по колено, что меня преследует ощущение божьего благословения. Неудивительно, что эта штука так нравится моему отцу.

Я позволяю Дэру поднять меня, а затем падаю прямо в его объятия, потому что мои ноги отказываются двигаться.

– Приветик! – обращаюсь я к его груди.

К его потрясающей, чудесной, мужественной груди.

– Приветик, – отвечают мне его мускулы. – Пойдем, Калла.

Руки Дэра поднимают меня за подмышки, а затем внезапно я оказываюсь у него на руках, словно младенец, и он несет меня вверх по тропинке к дому.

– Я слишком тяжелая, – бормочу я, уткнувшись носом в его футболку.

– Нет, – отвечает мне его футболка.

Он ни разу не спотыкается и не оступается на своем пути, а просто держит меня крепко в своих объятиях, поднимаясь все выше и выше на гору. Его дыхание становится тяжелым и неровным, когда мы оказываемся на вершине.

Я открываю глаза и вижу три расплывчатые линии по краям нашего похоронного бюро: рваные стены и крышу, уходящую куда-то в пучину ночи. Они сливаются воедино, потом распадаются, а затем снова соединяются в единую фигуру. Я закрываю глаза, пытаясь остановить эти сменяющие друг друга картинки.