Кортни Коул - Ноктэ [litres]

Он сжимает мою руку, пока мы идем на другой конец кладбища, туда, где белое мраморное надгробие возвышается над землей.

Первое, что я вижу, – это могила моей матери: несмотря на то, что от него меня вот-вот вывернет наизнанку, это проще.

ЛОРА ПРАЙС. Я медленно опускаюсь на колени и вывожу пальцем буквы ее имени.

– Прости, мама, – шепчу я ей, – прости, что позвонила тебе тогда. Мне жаль, что ты ответила. Прошу, прости мне это. Я люблю тебя. Я так тебя люблю!

Я целую пальцы и прикладываю их к холодному куску белого камня. Но самое трудное еще впереди.

Я поворачиваюсь и говорю «прощай» своему брату.

Моему Финну.

Его надгробный камень сияет белоснежным светом в лучах полуденного солнца. От надписи на нем на мои глаза набегают слезы, потому что в сознании мгновенно просыпаются воспоминания… Она очень похожа на слова, которые выгравировал Марк Твен на могиле своей дочери.

Буквы расплываются перед глазами, потому что слезы переполняют их.

Сладких снов, милый Финн. Засыпай, засыпай.

Я взрываюсь потоком слез, и одной из причин этого является мой отец. Впервые за долгие годы он решил обратить внимание на мои слова, потому что однажды я сказала ему, насколько трогательной и красивой я считаю эту конкретную эпитафию. А когда настало время делать оформление на надгробии Финна, я была не в состоянии принимать в этом участие.

Но папа вспомнил эту цитату.

Это то, что я сама бы выбрала для своего брата.

Я сползаю на землю перед ним, не обращая внимания на грязь и сырость, и обвожу пальцем контуры букв.

Сладких снов, милый Финн.

Он действительно был милым. А еще добрым, интересным, забавным. Он был остроумным и смышленым. Он был мне хорошим братом и лучшим другом, половиной моей души. Он обладал всеми перечисленными выше качествами, но на самом деле он был гораздо больше, чем просто человеком. Он был в разы лучше, чем кто-либо мог бы себе представить. И я оказалась единственной счастливицей, которой повезло узнать его лучше всех.

– Я скучаю, – шепчу я. – Господи, как же сильно я по тебе скучаю!

Обнимая холодный мрамор, я веду беседу со своим братом. Я говорю с ним так же, как если бы он сидел здесь, прямо передо мной. Я рассказываю ему о папе, Дэре и моем ментальном расстройстве.

– Так что, я тоже сумасшедшая, – говорю ему я, – хотя я всегда была уверена, что это я должна заботиться о тебе.

Я слышу, как вздыхает Дэр за моей спиной. Я понимаю, что он хотел бы разуверить меня в моем сумасшествии, но он предпочитает не перебивать меня. Дэр просто стоит в стороне и позволяет мне сделать все, что я считаю нужным.

– Я думаю, мне лучше уехать, – делюсь я своими идеями с Финном. – Мне бы не хотелось бросать тебя, но знаю, что на самом деле тебя здесь нет, а я больше не могу оставаться в этом месте. Не сейчас. Это слишком тяжело. Ты понимаешь меня?

Холодный белый мрамор ничего не отвечает, и я прижимаюсь к нему щекой, отчаянно желая, чтобы Финн все-таки оказался рядом.

Но его нет.

Я смахиваю со щеки накатившуюся слезу.

Внезапно все мое тело напрягается, я вздрагиваю и фокусируюсь на одной маленькой детали.

Рядом со мной плывет по воздуху стрекоза.

Большая и блестящая, ее зелено-голубые крылья переливаются в свете послеобеденного солнца. Бесстрашно зависнув в воздухе, она смотрит прямо на меня, а ее прекрасные крылья вибрируют, сопротивляясь гравитации. Кажется, что она здесь только ради меня, потому что она не двигается с места. Она словно ждет чего-то вместе со мной.

Сердце с силой ударяет о ребра, я замираю на месте в абсолютном шоке.

– Финн, – выдыхаю я.

Я недостаточно безумна, чтобы искренне поверить в то, что бедное насекомое – это мой брат. Однако моего сумасшествия хватает на то, чтобы убедиться, что он здесь, что это он послал мне знак в виде стрекозы.

С ним все хорошо.

Меня внезапно накрывает странное спокойствие, нечто нереальное, потустороннее, я обретаю уверенность, что мои мысли верны и реальны.

Финн пытается успокоить меня, как он делал это всегда при жизни.

– Я люблю тебя, – шепчу я. – Я буду любить тебя всегда.

Свет падает на стрекозу так, что мне кажется, будто она подмигивает мне. Сквозь слезы я улыбаюсь, и она улетает прочь. Я смотрю, как она отдаляется от меня, и спокойствие, которое обволакивало лишь снаружи, проникает вглубь меня, в самое сердце.

Мне все еще больно, но впервые за неделю мне спокойно, хорошо и у меня появляется надежда.

Воздух вокруг меня благоговейный и священный: я колеблюсь, прежде чем подняться на ноги и сделать шаг. Но мне приходится, потому что я знаю, что это самое важное. В этом вся суть, только ради этого Финн был здесь.

Чтобы заставить меня двигаться дальше. Чтобы показать мне, что с ним все в порядке, что с ним все в порядке и что я должна учиться жить дальше, но уже без него. Это пугает, потому что я никогда прежде не жила без него. Но в то же время я точно знаю, что теперь не одинока.

Я поднимаю глаза на Дэра.

– Ты же тоже это видел?

Он смотрит на меня в замешательстве.

– Стрекоза. Ты видел ее?

Он кивает.

– Да. А что?

– Потому что… есть одна история, – я рассказываю ему ту историю, которую, как я думала, поведал мне Финн.

На самом же деле я прочитала ее в его дневнике. Та самая история про стрекозу. И жизнь после смерти. И мир.

Когда я заканчиваю повествование, Дэр удивленно смотрит на меня.

– Как ты думаешь, это был Финн? – совершенно серьезно спрашиваю я.

Дэр встряхивает головой.

– Я не знаю. Но это определенно был знак. Сложно сказать, от кого: от бога, от Финна или от твоей мамы. Это был знак. Я уверен в этом.

Я не сумасшедшая.

Я улыбаюсь, закрывая глаза и подставляя лицо солнечным лучам.

Впервые за долгое время сегодня не идет дождь, воздух совсем теплый, а я чувствую в своем сердце благостное спокойствие. Это чувство настолько прекрасно, что я боюсь пошевелиться, боюсь спугнуть его.

Однако когда я снова открываю глаза, оно все еще здесь, со мной.

Мне все еще тепло.

Я все еще жива.

И Дэр рядом. Он улыбается, опуская глаза на меня и подавая руку, чтобы помочь мне подняться с земли. Я встаю на ноги и снова смотрю на имя моего брата, выгравированное на плите.

Сладких снов, милый Финн.

– Я люблю тебя, Финн, – говорю я ему, наклоняясь и целуя верхушку надгробия. – Еще увидимся.

Мы снова проходим через кладбищенские ворота, но прежде чем мы опять заберемся на байк, я еще раз смотрю в самое прекрасное лицо на свете.

– Это все ты, – мягко говорю ему я, – ты – тот, кто вернул меня к жизни. Ты вернул мне мою реальность. Ты держал меня на плаву, был моим якорем, ты просто любил меня все это время. Я думала, что из-за тебя я сломаюсь, но я так считала только потому, что не понимала всего. А все это время ты просто пытался мне помочь.