Роберт Блох - Кушетка

— Ничего, я, наверное, устал.

— Пойдем, тебе надо отдохнуть.

Чарльз позволил ей увести себя. Пусть садится за руль. Пусть говорит, говорит... говорит всю дорогу до дома.

В то время, как он отвечал: “Да нет, просто устал... все в порядке... трудный день...” — он слушал другой голос. Другой голос, которому не мог ответить.

Прежде чем выйти из машины, он поцеловал Терри, и на миг все стало прекрасно. Он улыбнулся, проследил, как она отъезжает, и только после этого вошел в дом.

Но потом он остался один, наедине с голосом. Голос ждал его в полутьме передней, крался за ним по лестнице.

— Тайны, Чарльз? Какие тайны?

Он не мог ответить. Он не собирался отвечать. Никто не мог заставить его ответить. Лучше всего уйти от этого голоса, взбежать по лестнице. И он бежал, а голос, казалось, понимал и одобрял, потому что он говорил: „Мы не можем остановиться теперь... ”.

Чарльз нашел ключ, открыл дверь, зажег свет — голос подгонял его. Он больше не пугал, не был врагом, ни о чем не допытывался. Чарльз понял наконец, что голос имел в виду. Голос был здесь, чтобы поддержать, чтобы помочь. Голос одобрял, он твердил Чарльзу снова и снова: „Не можем остановиться... не можем остановиться...”

Чарльз захлопнул дверь, бросился к комоду, рванул на себя ящик, сунул руку под кипу рубашек и вытащил топорик, повторяя вслед за голосом: „Не можем остановиться, не можем остановиться”, — и вонзил топорик в груду рубашек, потом еще раз и еще — и уже не мог остановиться...

14

Перед доктором Янцем лежала газета.

Янц сидел за столом, не в силах прочесть ее — одни заголовки чего стоили. Насилие. Сплошное насилие. Он думал о своих ученых коллегах.

Прочли они сегодня утром эту газету? Или были слишком заняты, сочиняя заголовки для собственных статей, обвиняющих книги, фильмы и телевидение в „патологическом содержании”?

Странно, как эти люди, утверждающие, что они реалисты, избегают реальности. Реальность газетных заголовков — ведь это же кровь, плещущая со страниц газет в каждый дом, изо дня в день, из года в год.

Никто не поднимает шума, не требует крестового похода на разделы уголовной хроники. Но стоит кому-то вы думать преступление и снять фильм, как начинаются благочестивые вопли.

Янц покачал головой.

Встречаются два боксера и по обоюдному согласию делают друг из друга кровавое месиво к восторгу пятидесяти миллионов зрителей. И никто не возмущается. А появятся два актера — на сцене или телеэкране — устроят потасовку, с шоколадным сиропом вместо крови, — и психическое здоровье нации в опасности. Старая-старая история: боязнь теней. А может быть, это оттого, что легче драться с тенью, чем сражаться с реальностью?

Янц вздохнул, потянулся за бритвой, включил ее. Насилие необходимо свести к суррогатам. Лучше найти катарсис в артистической фантазии, нежели позволить реализоваться импульсу. На одно убийство, порожденное чтением комиксов, приходится миллион убийств, погибших в зародыше — поскольку напряжение снято тем же комиксом. Но эта теория не находит отклика. Не лучше ли заняться собственными проблемами, собственными пациентами?

Он поднял глаза на вошедшего Линдсея. Тот сказал, перекрывая гудение бритвы:

— Наводим красоту для богатых клиентов?

— Нет, мой дорогой, — Янц выключил бритву. — В полдень игра в гольф.

— А вечером большая игра.

— Верно. Чуть не забыл, — Янц включил селектор.

— Да?

— Терри, ты не позвонишь Чарльзу Кэмпбеллу? Напомни ему, что он должен сегодня прийти до полудня.

— Хорошо.

— Спасибо.

Янц повернулся к Линдсею. Тот разглядывал гору папок на столе.

— Приняли решение насчет Кэмпбелла?

Янц убрал бритву в футляр. Положил футляр в правый верхний ящик стола.

— Дэйв, мне хочется, чтобы ты понаблюдал его.

Линдсей пожал плечами и сел.

— Ну, если вы оказываете ему услуги бесплатно, могу оказать и я.

Янц откинулся в кресле.

— Сегодня приедет Лэнгтон — тот офицер, который досрочно освободил Кэмпбелла. Я должен дать ему определенный ответ.

— Это он привел к вам Кэмпбелла?

— Да, он хорошо запомнил мое мнение — два года назад, в суде. А когда Кэмпбелла месяц назад освободили, Лэнгтон попросил меня увидеться с ним.

— Сейчас Кэмпбелл кажется неспокойным?

— В том-то и дело... Он регулярно отмечается у Лэнгтона. Никаких неприятностей, никакого пьянства, никаких женщин...

— Типичный американский парень.

— Слишком типичный. Но здесь, на кушетке, я вижу иного Чарльза Кэмпбелла. Неуравновешенного циклотимика. Он не может удержаться на работе. Есть элементы проекции, вытеснения... иллюзорное соотнесение. Все это связано с тем, что случилось раньше.

— А что случилось раньше?

— Чарльз был примерным студентом. Всегда готов помочь, всеми любим — образец уравновешенности. Затем — взрыв.

Янц ходил взад-вперед у окна, солнечные лучи полосами ложились на его лицо.

— У него была подружка, дочь преподавателя химии. Однажды они встретились после занятий в кабинете ее отца. Вдруг без всякого повода он набросился на нее, заявил, что она — шлюха, избил до потери сознания...

Линдсей уставился на него.

— И вы боитесь, что может снова случиться нечто подобное?

— Я не уверен, — Янц покачал головой. — Все, что я знаю, — это то, что наш идеальный парень отсидел два года за изнасилование!..

15

Миссис Квимби тоже получила газету. Ее ножницы осторожно вырезали громадный заголовок:

„СНОВА - УБИЙСТВО РОВНО В СЕМЬ!”

Затем ножницы прокрались вдоль подзаголовка:

„ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ПОЛИЦИИ О ТРЕТЬЕЙ ЖЕРТВЕ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!”

После этого ножницы аккуратно вырезали всю историю.

— Я же говорила! — торжествовала миссис.—И будут еще. Вообразите-ка: он сообщает полиции о своих планах! Вы представляете, Чарльз?

Чарльз покачал головой и сел за стол рядом с Джин.

— Ужасно, — сказал он.

Джин кивнула.

— Жуть-жуть-жуть.

Миссис Квимби фыркнула.

— В одном можешь быть уверена, моя юная леди. Сегодня вечером ты из дому не выйдешь.

Джин негодующе тряхнула кудряшками.

— Нет, пойду! Мак приглашает меня на игру.

— Ты позвонишь ему и скажешь, что занята.

— Ну, ма... имей сердце!

— Я имею, — миссис Квимби взмахнула ножницами. — Имей и ты. Я не желаю, чтобы в него кто-то воткнул нож.

Она сгребла вырезки.

— А где же я оставила свой альбом?

Джин бросила салфетку и состроила рожицу уходящей матери. Вздохнув, повернулась к Чарльзу.

— Ну что за обращение!

— Наверное, твоя мать права, Джин.

— И ты туда же? — Джин снова нахмурилась. — Только потому, что какой-то псих бегает...

Чарльз опустил чашку.

— С чего ты взяла, что он — псих?

— Слушай, — она наклонилась к нему, ее халатик распахнулся. — По-моему, тот, кто болтается по улицам и просто так закалывает людей — псих. Определенно.