Аланд Шабель - Не от мира сего [СИ]

— Хозяюшка, я могу всё объяснить, но можно присяду пока, с позволения, вот на эту скамеечку. Рассказ про Кудесника (он же Лапотник, он же Крепостной) в двух словах не сочинишь, нет у меня, понимаешь, писательского таланта. Поэтому он какое-то время потребует твоего внимания, если, конечно, тебе будет интересна сия история.

— Будет, будет. Излагай, я — абсолютно внимательна, — и хозяйка изобразила полную готовность выслушать любую бредятину.

Бурбелла начал с момента появления Кудесника в Вотчине, подробно нарисовал устный портрет всплывшего, затем рассказал о Барыне, о Военруке с Лесорубом. Не стал скрывать и про то неразумное действо, содеянное одним из помощников Барыни, который, по сути, изгнал пришельца. Кстати, он потом получил за это свою порцию порицания. Ну, а сейчас отставной подполковник ищет этого мужика вот для чего: первое — извиниться, второе — передать приглашение от Барыни вновь посетить Вотчину. Предложение хорошее, Барыня умеет ценить полезных людей. Всю информацию, которой владел Бурбелла касаемо Кудесника, он доводить до Василисы, конечно, не стал. Уж слишком дико для обычного уха это бы прозвучало. К тому же, неизвестно как отреагировала бы непривычная к потусторонним ужасам слушательница. Вдруг вызовет неотложку с дюжими санитарами, объясняйся потом, доказывай людям в белых халатах, что ты — вполне психически здоровый человек и пенсионер, полезный во всех смыслах.

Когда рассказчик замолчал, хозяйка задумалась, склонив голову. Она отчётливо уловила странности в событиях, описываемых этим посланцем, но поверила, не могла не поверить. Причина простая — эти странности накладывались на подобные, но уже, так сказать, местные, подмеченные благодаря её собственным наблюдениям.

Когда через некоторое время Лёнька смог произносить даже фразы, он обрисовал картину появления «Старшого» в подсобке для инвентаря в его какой-то нелепой крестьянской одежде. Он с улыбкой (наконец стал улыбаться) признался, что сначала принял его за актёра, сбежавшего от злого режиссёра с театрального представления или с массовки, где тот не захотел играть сцену из жизни крестьян дореволюционной России. Потом, эти успехи, это необъяснимое везение в делах негоции (негоция — выражение Старшо́го), вдобавок, а для неё это самое главное, сын вышел из молчаливой комы, пропала безучастность, он стал активней, появился интерес к жизни. Для матери это выглядело чудом. Ещё вспомнилось Василисе, как она была поражена первой удачной операцией по сбыту залежалого товара, когда её голову ломало от сверхзадачи, чтобы он не пропал. Вырученные деньги очень помогли в дальнейшей деловой раскрутке. Помимо совпадений в описании внешних данных, появление, потеря памяти, удивительная беззлобность и терпимость, всё указывало на то, что Кудесник и Компаньеро — одно лицо. Но если это так, то как же Василиса расстанется с тем человеком, который помог им в трудное для них время, который, можно смело сказать, вернул Лёньку к нормальной жизни, наполнил уверенностью и оптимизмом сегодняшнее их существование. Кроме того, к Старшому привязался не только её сын, но и сама Василиса Леонидовна уже не представляла себя без присутствия этого мужчины. Да и чего лукавить, иногда она ощущала весьма тёплые чувства к нему, несмотря на его далеко не геройский типаж, на вполне заурядную внешность среднестатистического мужчины. Одним словом, с напарником расставаться хозяйка не желала ни при каких условиях.

«Ну, уж нет! Я своего мужика не упущу, никакой Барыне не отдам», — наконец решила она. По боевому вскинув голову, глядя прямо в глаза стоявшему перед ней посланцу, тихо, но твёрдо заметила, — вы поначалу мужика пинками прогнали, а сейчас готовы обратный ход включить? Неразумно, не находишь? Это словно зимой на улице квасом торговать! Аналогично. Только ведь человек — не собака, он может свою гордость иметь.

Она помолчала, потом добавила, — кабы и знала, где такой товарищ находится, ни на какие полезные предложения его бы не променяла.

Закончив так, она с удивлением уставилась на собеседника, тот сидел и улыбался. Грубоватое лицо его при этом выглядело гораздо привлекательней. Надо честно заметить, Василиса ожидала любой другой реакции и поэтому даже, неслыханное дело, немного растерялась.

— Не поняла! И чем же так я рассмешила «ентого герольда от ея чванличества» Барыни?! Чем таким вызвано столь безудержное веселье? — подпустила она тональной строгости в голосе, правда, совсем немного, так, чуть-чуть.

Бурбелла действительно улыбался. Не зря служил опером в своё время, у него за плечами была хорошая школа, и потому читал иногда людей с лёту и часто безошибочно.

— Слушай, уважаемая собеседница! Подскажи, пожалуйста, как тебя звать-величать? А то, словно в тёмном лесу аукаемся, и без толку, и не солидно. У такой красивой женщины обязательно и имя должно быть красивое. Правильно мыслю?

— Василиса Леонидовна я. Ты можешь не представляться, тебя нарекаю Отставником, и вся недо́лга.

— Да хоть груздём назови! Только не галлюциногенным! Теперь понимаю, про какого Ваську мне мужик толковал.

— Объяснись.

— Начну с того — не верю я тебе, Василиса Леонидовна. Ты, конечно, как и всякая женщина — актриса великая, любого мужика завлечёшь и обкрутишь, но я-то — не любой, вот в чём дело. Ты когда задумалась, видимо, погрузилась полностью в анализ, синтез, куда там хочешь, и потеряла контроль. Расслабилась, понимаешь, а на лице, только что не шрифтом красным выделено — хрен вашей Барыне, а не Кудесник. Но я прочитать сумел, опыт не пропьёшь под кильку-тюльку, да и следы горячие, поселковые указали на твой дом, где он проживает. Я, правда, не понял поначалу разговоры про Ваську, думал кот какой-то, но теперь ясно — с тобой проживает, здесь он. А теперь, будь ласка, пригласи господина Кудесника, я только с ним поговорю и всё.

— Ну, если ты такой грамотный, читать вон умеешь, так что же тебе ещё раз передавать смысл послания, на моём лбу прочитанного? С первого раза не разумел? Для особо «трудных» повторю — дулю с кукишем и, вдобавок, фигу всей вашей банде, включая атаманшу! А засим позволяю тебе благополучно откланяться…

Василиса встала, всем своим видом показывая завершение аудиенции и подчёркивая, что их сиятельство намерено удалиться в покои для заслуженного отдыха.

Бурбелла понял — это перебор! Указать красивой женщине, да такой характерной, на её доступность в расшифровке, по сути, личных душевных переживаний?! Открыть ту лёгкость прочтения её секретов, так походя!? Конечно, тут любая самодостаточная дама взбрыкнёт. Надо срочно искать другой путь к взаимопониманию…

— И-эх! Нам подпола́м — всё пополам! Хорошо! Уела по полной! Доказала мою полную никчемность в ипостаси парламентёра. Признаю! — он встал и подошёл к крыльцу, — прошу, Василиса Леонидовна, задержись, выслушай меня. Ещё одна попытка убедить тебя поменять горячность на разум. Не получиться — докучать более не буду, право слово!