Павел Брыков - Томас

Но пока...

— Уважаемый, а не выпить ли нам на брудершафт?

Радость от возникшего в свете последних событий желания была бы не полной без слов — Томас поднял вверх палец: «Только я угощаю!». На это предложение последовал нелепый по сути, но снайперски-точный в нынешней ситуации ответ: «No pasaran».

Зашли в магазин. Тихоня купил бутылку самого дорогого коньяку, охотничьих колбасок, плавленые сырки, пару «алтаек» и две минералки ноль-пять. Он хотел прихватить одноразовых стаканчиков, однако новый гость пропел: «Just a minute», — кивнул продавщице и, подняв загородку прилавка, исчез в подсобке. Через минуты три он вышел, держа в руке две мокрые рюмки.

Парочка быстро нашла место — рядом-то бульвар, а значит тень и скамейки. Присели. Томас раскрыл коробку, снял целлофан и откупорил бутылку, на этикетке которой было пять звезд. Налив по половинке, сказал торжественно:

— Я вас знаю. Вы, — Джузеппе.

Мужчина, смотря на кофейную приятно пахнущую влагу в рюмке, поплямкал губами.

— Даже так? It’s nonsense.

— А я — Дуремар.

— Why?

— Потому, что в этой жизни я ничего не понимаю.

Джузеппе поднял рюмку.

— За знакомство!

Выпили. Томас до дна, новый приятель только пригубил.

— Наверное, плохо быть Дуремаром, — сказал Джузеппе. — Папой Карло — куда ни шло, даже Буратино. Дерево, чего от него ждать? Ответственности никакой. Дуремаром — плохо.

— А Мальвиной?

— Мне уже поздно судить. Стар для этого.

— Арлекином?

— Посадят.

— Пьеро?

— С голоду сдохнуть можно. Или повеситься.

Томас вытряс капли из рюмки.

— Какой вы категоричный.

— Я правдивый, я правду люблю. Считаю, что быть Дуремаром это большая роскошь.

— Почему же?

— Это путь ленивых. У вас ведь мозги не заплыли этим, как его... слово, такое есть модное. О! Силиконом!

— Силиконом? Нет, — усмехнулся Томас.

— Значит, вы не Дуремар. Но и на философа-кокетку не похожи. Вы, наверное, погорячились.

— В смысле?

— Ищите что-то, а найти не можете. Это плохо, брести без толку. В жизни должна быть определенность, цель. Вот у вас...

— Томас.

— Очень приятно. Иван.

Привстали, пожали руки.

— Вот у вас, э-э-э, Томас, есть цель?

Тихоня налил по второй — себе половину, Ивану добавил пару капель.

— Есть.

Подняв рюмку повыше, новый знакомый произнес тост:

— Ну, тогда за наличие! Наличие цели в жизни! Вам ведома формула счастья? Я-то не знаю, но китайцы её вроде нашли. Счастье, когда есть кого любить, есть что делать и есть на что надеяться.

— Шикарный тост.

Выпили. Томас до дна, Иван пригубил.

Тихоня снял фольгу на сырке. Закусил.

— Потеплело... — прошептал он одними губами. — Жара, как в мартене. Это ж надо быть каким идиотом, чтобы пить в духоту...

— Коньяк — напиток благородный. Его можно пить всегда и везде. Этот вообще класс — «Ной», армянский. Закусывают такое персиком, вернее, нектарином. А колбаска и плавленый сырок гладко идут под портишок. Но сегодня мы не капризничаем, — сказал Иван, отправляя в рот половину сырка.

Томас заметил, что у соседа почти не было зубов, а оставшиеся готовились к скорой эвакуации.

— Вы коньяк предпочитаете другим напиткам или традиция? — продолжал Иван.

— Вообще-то уже не пью. Раньше — бывало, и даже более чем, а сейчас печень пошаливает. Последний раз по-настоящему правильно пил... Даже не помню, сколько лет назад. Не берет, зараза. Только перевод продукта. Хмеля нет — голова чистая словно линзочка...

Томасу вдруг захотелось объясниться:

— Наверное, всё свое уже выпил. Но вот дерябнул с вами и как-то в голове зашумело. Сразу. Непривычно...

— Это из-за компании. В хорошей компании даже вода превращается в вино, — ответил Иван. — А я люблю водку. Простую, по два семьдесят.

Томас забросил волосы назад, поморщился.

— Не, не моё. При позднем Брежневе уже почти не пил, а при Андропове и Черненке её, в основном, из картофельного спирта делали, а он, как известно, вызывает агрессию. Я же создание не злобное.

— Возражу. При Леонид Ильиче хороша была. Следили. Это потом испоганились. Но я и ту и другую кушал одинаково. Хоть попадалась иногда с таким ацетоновым послевкусием... Это как у чачи, если «голову» не выливать. Вы не задумывались, отчего у них так получалось? Где виноград, там понятно, но тут водка. Откуда там ацетон? Совершенно не по ГОСТу.

— Я в этом не разбираюсь, — вздохнул Томас.

— А мне приходится. Я вот на старости лет перебирать начал. То по нраву, это — нет.

— А что нет?

— Текилу, — лицо Ивана исказила гримаса отвращения.

— Какую?

— Ну, что апельсином закусывают. Думал, чего не идет, а потом прочитал — липа. Нет столько в природе этого дерева или кактуса, — что они там туда бросают, не знаю. Химичат. Для меня это — отрава, прямо как одеколон «Огуречный».

— «Огуречный»?

— Пробовали?

Томас отрицательно мотнул головой.

— Не. Только «Цитрусовый».

— «Цитрусовый» куда не шло, а вот «Огуречный» — первоклассная гадость. Давайте по третьей, — предложил Иван-Джузеппе.

— Давайте.

Тихоня себе налил половину, а собеседнику до краев.

— Тост.

— Валяйте, — кивнул Иван.

— Третий пьют за любовь. Так выпьем же за любовь. Во всех её проявлениях.

— Хорошие слова.

Выпили. Томас до дна, Иван пригубил.

Закусили сырком.

Тихоня вдруг почувствовал, что с ним что-то стало происходить. Глаза слушаются, координация в норме, а вот с дикцией начались проблемы. Темп, интонация... Голова на месте, в настоящем, а язык как будто находится в прошлом и двигается медленней, чем обычно. Томас умел контролировать себя во время пития. Если хотел расслабиться, когда-то с бутылки косел, а так мог сутками пить, ведрами, по-русски, как геолог, нефтяник, охотник. Мог пить и оставаться при своей памяти, но в этот жаркий день, сидя на бульваре рядом с Иваном-Джузеппе, Чертыхальски вдруг захотелось напиться. Он начал загибать пальцы, считая годы, когда же последний раз позволял себе крепкое в нормальных количествах, но так и не вспомнил. Споткнувшись на цифре двадцать три, его мысли стали путаться. Только копнул могилу памяти, как оттуда повалили такие пугала и начали так верещать, что Тихоне сразу же пришлось закрыться. Зажмурил глаза, прижал ладони к ушам, дожидаясь, пока в голове стихнут крики и стоны. Когда настала долгожданная тишина, Томас с облегчение выдохнул и вытер пот со лба. Поставив на колени рюкзак, он вытащив из его внутреннего кармана кинжал с красивой ручкой, протер лезвие платочком.

— Старинный, — уважительно отозвался Иван.

— Целое состояние. Мой талисман, — ответил Томас.

— Что за зверь?

— Думал, слоновая кость, но мне объяснили — это бивень мамонта.