Павел Брыков - Томас

Вздохнул, растер ладонями лицо. Посмотрев на Ивана, хохотнул:

— Но стоит только выпить, закусить, поговорить с одним случайным человеком. Заглянешь в его музыкальную душу, и всё вдруг выходит совершенно под иным коленкором. Мерзость подноготная рассасывается, чернота растворяется, бытовуха опадает как кленовые листья в ноябре, и проступают ирония, юмор, простота и грусть человеческая. И думаешь, за что вас судить, убогих, юродивых? Вы так чисты в своем неведении... Мать честная... Святые угодники! А как же сияют ваши души, когда вы счастливы! О, какие цвета, какие переливы! Что там радуга, что там... Откуда вы, Ваня, взялись, такой, а?

— От мамы и папы.

— И что теперь прикажите делать мамин-папин? Жить ведь сейчас невозможно стало.

— C’est la vie.

— Bonne réponse Rien de significatif, et tout expliquer. Les Français ont ce dicton pour toutes les occasions, — сказал Томас . (Хороший ответ. Ничего не значащий, и объясняющий всё. У французов эта поговорка на все случаи жизни).

— «C’est juste que les Français font d’abord, et ensuite ils pensent.» S’ils ne trouvent rien, ils disent — - c’est la vie. (Просто французы сначала делают, а потом думают. Если ничего не придумают, говорят «се ля ви», — пояснил Иван.)

— А славяне? — спросил Томас.

— Это какие? Те, кто рядом с Аттилой воевал? Кто хотел Рим сковырнуть? Те говорили: «Иду на вы». Кто от монголов не обухом, так плетью отмахивался, говорил: «Чужого не имай!». А те, кто сейчас привык родину пропивать и просирать, говорят...

— Авось? — попытался угадать Томас.

— Нет. «Авось» у нас как аминь, как «утро вечера мудренее». У пропивак и просирак другой девиз. У них главное слово — «дай», не «заработаю», а «дай».

— И что, дают?

— Дают, куда же деваться? Только зря. И не по тому месту.

Томас увидел ещё одного парня на велосипеде. Повторив заказ, вздохнул.

— «Заработаю», «дай». Не люблю говорить о политике. Уж, поверьте мне на слово, там людей нет. Как мог бы сказать Николай Васильевич, там бес на бесе и бесом погоняет.

— А я не про политику — про нас с вами, — уточнил Иван. — Что для вас легче, дать самому или получить — не люблю этого слова — «халяву»?

— Ну-у-у... Я вот только что вручил двум мальчишкам деньги, — Томас почесал кончик носа. — Может кто-то из них и купит мне бутылку, а может и нет. Получается, я даю.

— Нет, это не так. Позвольте в данном случае с вами не согласиться. Вы не даете, вы спокушаете. Если бы вы...

Тут к скамейке подъехал велосипедист-второй с коньяком. Забрав себе честно заработанную сдачу, сказал спасибо и поехал дальше.

— ...если бы вы просто отдали деньги, это было бы честно, а так — грех.

— Нет, я с вами не согласен. Поверьте, ну одарил бы я первого мальчишку. Он что купил бы себе книжку? Нет. Он побежал бы за сигаретами, вином «777» и устроил пьянку с друзьями. Вот это искушение. А так я даю возможность заработать. Я предлагаю за услугу взять деньги и не виноват, что этот прохиндей стал вором.

Иван согласно покачал головой.

— Да, наш герой предпочел просто взять. Всё взять. Это яркая наглядная иллюстрация моей теории о пропиваках и просираках.

— Не так категорично, я бы добавил — подрастающая иллюстрация.

— Неужели?

Томас, сняв прозрачный колпачок, открыл бутылку. Доливая в свою рюмку, усмехнулся:

— Было пять звёзд, добавляем три — получается фирменный купаж. Называется — «восемь звездочек»... Так вот, вернемся к нашему предмету. Я не о парнишке, у которого с арифметикой всё в порядке — такая бутылка дешевле, а значит и сдачи больше... Я — взагали. У каждого человека в жизни есть отправная точка...

Томас, засунув нос в рюмку и, вдыхая спиртовые с ванильной ноткой пары, продолжил:

— Обычно это бывает в детстве. Вы так хорошо рассказывали про дуремаров и артемонов... Не буду анализировать данную шкалу ценностей. В ней что-то есть, пусть излишне категоричное, безысходное. Но это присуще всем людям — делить мир на черное и белое. Я, — Томас положил руку себе на грудь, — на человека смотрю под другим углом. Вы думаете, начинаете жить с того момента, когда из чрева выходите на свет? С первого крика? Ошибаетесь. Человек в детстве — это ангел, безгрешное создание, к нему не подступиться.

Томас медленно выпил «восемь звезд» и, занюхав булкой, продолжил:

— Но есть любители сочненького — я их про себя называю ловцами. Это высший пилотаж! С херувимчиками работают только мастера. Они выискивают, выжидают, вынюхивают ту отправную точку, когда дитятко стоит на перепутье. Оно ещё пахнет снегом и радугой, но уже понимает, что такое хорошо и плохо. И вот тут-то настает самое главное. Вокруг дитя начинают плестись сети. Цепочка простых событий приводит его к ситуации, где надо сделать самый главный в жизни выбор — согрешить или победить соблазн. Этот выбор и есть таинство рождения. Все слышат, как плачет только что появившийся на свет младенец, но никто не видит рождение Человека. Кроме, естественно, ловца, а может быть и ангела-хранителя... В коего я, сознаюсь, не очень-то и верю. В момент выбора происходит Большой Взрыв, Крик или Чих. От первого шага зависит, быть ли ребенку великим грешником, или попасть в миллиардное серое варево. Кстати, не обязательно тот, кого спокусил ловец, станет пропащим. Я даже могу открыть великую тайну. По статистике многие уступившие, в конце-концов, чаще всего ускользают от нашей отчетности. Воспоминание о первом осознанном грехе остается с человеком на всю жизнь. Вы, скорее всего, с возрастом забудете о первом сексуальном опыте — многие это хотят сделать специально — но будете помнить задушенного котенка или упущенную возможность украсть у соседа часы. Ну, что на это скажете, Ваня?

— Я скажу, что уже почти пьян, — последовал ответ.

Томас, посмотрев на его ополовиненную рюмку и почти полную бутылку, усмехнулся:

— А я ещё нет.

После этого он, откинув голову, из горла влил в себя весь коньяк. Без остатка. Иван уважительно кивнул и с серьезным выражением лица, каким славятся интеллигентно пьющие люди, крякнул:

— Догоняю!

Томас поставил пустую бутылку на асфальт, затем, откинув дирижерским жестом волосы со лба, нараспев сказал:

— Как дракончика в животик запустил. Надо водичкой залить, — открыл минералку. — Да, хорошо сидим.

Иван подсел ближе и положил руку Тихоне на плечо.

— Томас, я правильно вас назвал? А то у меня плохая память на имена. Только поздороваюсь, познакомлюсь, и тут же забываю. Но вас запомнил. Томас. Необычное имя. Красивое.

— Да, необычное. Это интересное имечко мне дали мои горячо любимые родители. В Эстляндии когда-то это имя обозначало смерть, чуму. Говорили, вот придет Черный Тоомас и заберет.

Иван поморщился, как от кружка лимона на языке.

— Не знаю я никаких ваших страшных эстонских сказок! Но про Тома Сойера читал. Кота, этого, ну, который с мышонком воевал... Да, мало ли ещё весёлых Томов и Томасов есть на свете? Ты, знаешь... — Иван протянул руку, — давай, если можно, на «ты»?