Павел Брыков - Томас

— Может быть. Но вы заметили, как русские преклоняются перед иностранцами из западной Европы и как недолюбливают славян? Поляков, болгар?

Томас пожал плечами.

— Теперь моя очередь сказать — может быть. Это вам бывший хозяин Ронеты рассказал?

— И он тоже, и собственные наблюдения.

— Так это вы недолюбливаете?

— Я? Мне все равно, — ответил Сермяга, пригладив бородку. — Но меня раздражает, когда к нам едут из-за границы якобы развивать нашу культуру.

— А что тут плохого? Если ваши власти не радуют сухарями, а только плеткой, надо же кому-то заботиться о русских художниках? Мы ведь не на разных планетах живем.

— Уважаемый, запомните, самое дорогое в наше время — это халява. Сегодня я получу пять копеек, а завтра буду обязан отдать миллион.

Томас, чуть не поперхнулся, услышав поговорку, которой приписывал свое авторство.

— Ну, вам пять копеек не нужны. Я бы не сказал, что вы в чем-то нуждаетесь.

— Конечно.

— Позвольте нескромные вопрос, вы настолько успешный творец?

— Творец надеюсь не от слова «тварь»? — спросил Андрей, без намека на улыбку.

— Хорошо, не творец — художник, — сказал Томас, поглаживая кошке живот. — Уж извините, если обижу, я не слышал об Андрее Сермяге. Знаю, что вы пишете, что у вас знаменитый отец, мастер, но я пока не имел чести быть знакомым с вашими работами.

Томас замолчал, но и Андрей сумел удержать паузу. Чертыхальски с видимым усилием продолжил:

— Хорошо, давайте начнем сначала. Я пришел познакомиться, чтобы спросить вашего разрешения посмотреть работы, а получается — как бы вступаю в спор. Я даже понимаю, почему так вышло, — Тихоня засмеялся. — Когда речь заходит о гонорарах, я всегда нервничаю. Но и вы меня поймите. Многие мои клиенты считают, что я им должен деньги. Они думают, что я пришел за бесценок скупить их гениальные шедевры, а потом отвезу их на запад и продам за миллионы. Был один такой кадр из Винницы, который удумал, что надо наваять картин побольше, а потом повеситься. Да-да, повеситься. Но не по правде, а понарошку. Недоповеситься, так сделать, чтобы из петли вовремя вынули. После смерти холсты художника подскакивают в цене, но если вы уже беседуете с предками, зачем вам слава и деньги? Мертвецу, даже мертвецу-художнику кредитные карточки с миллионами ни к чему. Поэтому тот хотел, чтобы я устроил скандал почти со смертельным исходом, и всё — слава на века! Это даже круче отрезанного уха. Мне предложили все поделить пополам, но с условием: он вешается — я вытаскиваю и устраиваю паблисити.

— И что?

Томас развел руки в стороны.

— Не получилось. Когда я сказал, что не буду спасать, а наоборот, придержу ноги, чтобы не трепыхались, непризнанный гений посмотрел на меня, как на сумасшедшего и отказал в дальнейшем общении. О чем я, признаюсь, нисколечко не жалею. По-моему, бездарю вешайся — не вешайся, картины лучше от этого не станут.

— И чем всё закончилось? — спросил Андрей.

— История имеет трагичный финал. Маляр во время очередного творческого заскока принял пару таблеток торена, а потом попил пивка. После такого коктейля ему показалось мало, и он заглотил ещё четыре таблеточки.

— Откачали?

— До сих пор в больничке смирительные рубашки рвет.

— Печальная история.

— Не стоит убиваться — всякое в жизни бывает.

Андрей, охватив пальцами бороду, оценивающе посмотрел на Томаса. Задумался. Тихоня терпеливо ждал, пока хозяин не заговорит первым. Наконец, Сермяга спросил:

— А кого вы ещё недоповесили?

— Агент, как лекарь — у него должна быть своя тайна. Но одно скажу — без нас вам будет худо.

— Это почему же?

— Потому что художники, в основном, не умеют торговаться, не знают, как правильно продать свои холсты. Там, где приходит очередь товарно-денежных отношений, работают не мастера, а бухгалтеры и адвокаты.

— Вроде вас?

— Да, вроде меня.

— И вы знаете, что сколько стоит?

— Мне за это платят, — Тихоня счел уместным в этом месте улыбнуться.

— Только за это?

— Нет. В мои задачи входит поиск новых имен. Сначала я отбираю тех, с кем можно работать, кто имеет, так сказать, перспективу, задатки таланта. Мы, наш фонд, помогаем немножечко деньгами, немножечко помещениями. Мы оплачиваем аренду, и не смейтесь, коммунальные счета. Публикуем репродукции в альманахе, приглашаем на конгрессы, организуем интервью — паблисити в нашем бизнесе немаловажная вещь. Когда имя становится узнаваемым, устраиваем выставки, аукционы по всему миру. Зарабатываем мы не так много, как хотелось бы, но и не бедствуем — князь оставил хорошее наследство. Главное, наши подопечные получают, извините за такое слово — промоушн, и в Европе начинают звучать не американские, английские, испанские или скандинавские, к примеру, имена, а наши — русские.

— И этим занимаетесь вы, — чех по паспорту и, скорее всего, еврей по происхождению.

— Именно так. Чех по паспорту и... если вам так удобно думать, то еврей по рождению.

Андрей положил прижатые ладони в ложбинку между колен.

— Знаете, Лец, в этом что-то есть. Наверное, я бы доверился не вам, а своему земляку, но по большому счету обокрасть меня, скорее всего, сможет именно он, рязанский парень с честными васильковыми глазами. А вы? Говорите как русский, но иностранец. Воспитаны по-другому. У вас мама и папа не были несунами на заводе...

— Не понял...

— Вот и отлично, что не поняли... Но я вам хочу задать один вопрос. Ваша с этого какая прибыль?

— Простая. Если нахожу художника, с которым будет подписан контракт, получаю премию и долю с будущих продаж.

— Значит, в корне стоят те же самые товарно-денежные отношения?

— Так точно, — вздохнул Чертыхальски. — Но они касаются меня и моих работодателей, но никак не художника. Мы создаем почти тепличные условия, а потом собираем цветы и дарим их людям. Честный, счастливый бизнес.

Андрей улыбнулся.

— Вот это мне и надо было услышать. Наверное, мне будет лучше работать с такими людьми. Вы не прикрываетесь красивыми словами, не говорите о благословении, христианской морали, праведном пути и долге перед человечеством.

— Спасибо.

— Пока не за что.

— Вы думали, что я шарлатан? И поэтому меня приняли на штыки?

— В штыки. Правильнее — «в штыки», — поправил Андрей. — Конечно, нет, но всё имеет объяснение. Вот смотрите, — он встал и подошел к серванту. Открыв один из книжных шкафов, достал обтянутый бархатом фолиант.

— Держите.

Томас взял альбом. « Next Art», Выставка современного искусства. Италия. 1998г.«.

— Это подборка работ. Та же обертка, как у вас, но всё приправлено церковным духом — никакой пошлости, кича, насилия, — искусство классической направленности. Возврат к старым добрым традициям Возрождения.