Павел Брыков - Томас

— Очень любопытно, — оживился Томас. — А вы что, против духа?

— Я? — нет. Но мне претят беседы о морали. Я предпочитаю не разговоры разговаривать, а просто жить по душе. Поэтому у меня нет особого желания принимать участие в христианских акциях. —Андрей сделал паузу. — Даже если при этом я поступаю не высокоморально.

Томас не смог скрыть охватившего его возбуждения.

Пальцы задрожали, его пробила испарина.

— Очень интересно. А что такое, на ваш взгляд, мораль?

Сермяга ответил:

— Мораль — это совесть. Если поступать по совести, значит поступать морально.

— А соус это не по совести?

— Я так не говорил.

— Прямо нет, — согласился Томас, — но косвенно.

Андрей чуть отстранился.

— У меня складывается такое впечатление, что вы агитируете за этого пастора и расстроены моим отказом.

— Что вы? Даже и не думайте!— воскликнул Тихоня со смехом. — Какая милая догадка! Наверное, должен объясниться... Вы недавно познакомились с нашими конкурентами. Не хочу хвастаться, но они пасут задник.

— Задних.

— Что?

— В конце буква «ха». Пасут зад-них. Находятся позади, — рассмеялся Андрей.

— Ах, да! — улыбнулся Томас, и его глаза вдруг стали такого же цвета, как у Ронеты — ярко-голубые. — Я так и хотел сказать — сзади. Только вот... Не знаю как коллеги, но я иногда испытываю угрызения совести. Ладно бы мы соревновались с простыми конкурентами, а тут...

— Церковники?

— Верно, церковники. Как-то не по себе становится. Я же из католической семьи. Строгое воспитание.

Андрей кивнул, добавив:

— Я вас понимаю. Не казнитесь. Полагаю там, где царят товарно-денежные отношения, не место церковникам.

— А где им место?

— В храмах, костелах, кирхах, соборах, монастырях, синагоге, мечети. Их призвание — делать мир лучше, отмаливать наши с вами грехи, но не плодить их.

— То есть?

— Думаю, не будете спорить с истиной, что деньги — это грех?

Томас задумался. Вертящийся на кончике языка ответ, что мол, бумага не может быть грехом, Тихоне показался пустым, не стоящим того, чтобы его произносить вслух, и вообще вокруг этой темы столько всего наворочено...

Хорошо, а что тогда не грех?

— А что тогда не грех? — спросил Томас вслух.

— Любовь. Счастье. Воля.

— И чистота?

— Не знаю... — теперь задумался Андрей. — Последнее время развелось столько клоунов, рядящихся в белое...

— Это плохо?

— Конечно. Как обывателю понять, где хороший человек, а где бес?

— Как это? При чем здесь бес?

— При том. От них всё зло. Они отравляют свободу, любовь и счастье. И они очень часто рядятся в белое.

— Подождите, — оторопел Томас, — вы о них говорите так, словно они существуют на самом деле.

— Да, существуют на самом деле. Реальные. Бесы и черти.

— Но это же сказочные персонажи. На самом деле их нет! — воскликнул Томас.

— Тут согласен, но только наполовину — чертей не бывает. А знаете почему?

— Нет, — ответил Тихоня затаив дыхание.

Андрей вздохнул. Когда он начал говорить, в этот момент Томаса не покидало ощущение, что он школьник, а Сермяга — учитель, рассказывающий о том, что Земля круглая и она вертится.

— Думаю, были когда-то черти, но... Как пошел народ к ним относится не со страхом, а с любовью, когда начал их дурить, на них кататься, да за бороду дергать, когда стали поминать со смыслом и без, с матерком, и просто так, для красоты, вот тут-то и не стало чертей.

— Почему?

— Наверное, пропали со стыда. Как раки поползли назад.

— Куда поползли?

— Назад, в бесы, — ответил Андрей.

— Постойте, я не могу так быстро следить за вашими выводами, — Томас заерзал на вдруг ставшем ему неудобном диване, проглотил комок в вмиг пересохшем горле. — Хорошо, предположим, вы правы, но тогда объясните, в чем отличие?

— Легко, — сказал Андрей и улыбнулся так, как могут улыбаться только маленькие дети и счастливые люди.

— Я изучал фольклор, мифологию. Если верить тем книгам, которые я читал, высшие силы наделили чертей душой. Черти были аристократами. Обладали большой силой, но при этом их обременяли ограничения — свое подобие чести, справедливости, обязанности. Их съедала нескончаемая суетность, неудовлетворенность окружаемым миром, но больше всего их разрушало осознание своей ущербности. Ограничения и так отравляли им жизнь, а тут ещё люди перестали их бояться, насмехались. Настали такие времена, когда большая часть аристократов отреклась от своего прошлого, своей силы, своей души. Они обабились — стали обычными бесами, а уж когда не стало чертей, бесы разрослись хуже плесени, разлетелись мухами, разбежались по всем уголкам нашей землицы. Вот уж засада — оказывается, не только свято место не может быть пустым. Но это ещё не всё — дело даже не в душе. Чорт, я говорю по-старинному, через «о»... Так вот, чорт — это древнее колдовство, а бес — современность, приспособляемость, приземленность. Одно слово — мелкота. Сейчас чорт это уже не та сила, которую надо бояться. Это, скорее, бренд, торговая и спортивная марка, комический персонаж, джокер, трикстер. А сколько пословиц, прибауток? Я могу, не сходя с этого места, назвать не менее десятка.

— Этому есть объяснение? — спросил Томас.

— Конечно. Народ не проведешь — он понимает, что чорт не опасен, он даже добр. Он простит. Недаром к нему все посылают. Зачем-то же посылают?! Может у него что-то есть? А вот к бесу нет желающих в гости сходить. Потому что бес — это, как я уже говорил, реальность, сидящая за соседним столом, идущая по улице, пьющая, жрущая, et cetera. Вы ведь не пошлете своего друга и недруга «на бухгалтера». Правильно? А почему? Потому что бухгалтер никаким символом стать не может по причине банальности и обычности своей профессии. Так и бес. Он рядом, он вокруг, он везде, как тот пруссак за половицей, как сверчок в подвале... Хотя... Я тут, скорее всего, ошибаюсь. Он уже не прячется. Вон, включите телевизор, посмотрите в окно, наконец. Оточили — не продохнуть. В политике, во власти, в форме и без, мелкие и крупные — везде бесы. Любое начинание или хорошее дело спешат возглавить, а потом испоганят, замажут дегтем, извратят до неузнаваемости. Все время рядом, с ножом и камнем за пазухой, серые, заметные, паскудные, крикливые — разные. Без устали локоточками работают, жрут-жрут, как не в себя, слюной своей земельку орошая. Беспринципные, всегда на высших постах, в мягких креслах. Царьки бюрократических горок.

— Андрей, — Тихоня подался вперед. — Мне кажется, тут попахивает паранойей.

Услышав диагноз, Сермяга криво усмехнулся.

— Вы не правы. Если бы я был болен, то боялся б выходить на улицу, обвешался чесноком, иконами или попытался уйти в монастырь. Как видите, я не впадаю в крайности. А знаете почему?

— Просветите.