Павел Брыков - Томас

Вот что показалось Тихоне.

Рядом уже другая история.

Прямо на зрителя несется лава: лица бешеные, оскаленные, чубы реют, как те стяги, шабли до горы, морды у коней страшные, с выпученными глазами, раздутыми ноздрями, хлопьями пены вокруг ощерившихся зубастых пастей — куда там всадникам Апокалипсиса! Вот сейчас налетят ураганом, рубанут так, что голова до самой Колымы долетит... Дрожь по телу...

Много работ, смешных, грустных и просто красивых. Тушь, пастель, карандашные наброски, акварель, несколько работ маслом. На самом видном месте казак, пьющий пиво. Тихоня хотел бы иметь такую картину у себя дома. Во-первых, она была хороша, а во-вторых и в самых главных — этот казак напоминал ему отца в те редкие минуты, когда Томаш сидел дома и рассказывал байки. Тот же прищур глаз, те же красные полные щеки, висящие до подбородка усы, улыбка, огромные покатые плечи, необъятное брюхо...

Натюрморты — хорошо; портреты — талантливо; городские пейзажи — щемяще узнаваемые, и отдельно — просторы Дикого поля. Без терриконов, заводов и шахт: только степь — древняя, вечная, ко всему равнодушная и от этого особенно прекрасная. С нежным ковылем, ветрами, гоняющими перекати поле, косыми дождями, изливающимися из беременных туч...

— Здесь недалеко сохранилось место, нетронутое людьми. Ученые говорят — первобытный первозданный край. По этой земле ещё мамонты бродили. Это оттуда, — пояснил Андрей.

Томас ещё раз обошел комнату и, смущенно улыбнувшись, сказал:

— Ну, мне пора. Да и моё время уже заканчивается.

— Разве? Кажется, вошли только что.

Чертыхальски замялся.

— Извините, а тут ваших работ нет?

— Только папины. Мои в мастерской. На выставке будет несколько — их надо смотреть в соответствующей обстановке.

— А какие работы отца покажете?

— Из казацкого — это сейчас актуально и, наверное, шахтерские. Пейзажи, женские портреты... Но они в ящике спрятаны...

— Спасибо.

Тихоня и Андрей улыбались друг другу. Их глаза горели одинаковым светом.

— Думаю, эта комната для вас, как маленький храм, тропинка в прошлое. Так вышло, что и я увидел кое-что для себя интересное, напоминающее детство. Я давно не чувствовал себя так хорошо. Я... Не правильно часто говорить «я, я, я», но не обижайтесь. Такова наша природа, в первую очередь думать о себе, а потом уже о других. Наверное, после «я» пришла очередь «не я», то есть — «вы». Андрей, вы доверились мне и за это большое спасибо. Как давно у вас были гости?

Сермягу озадачил этот вопрос.

— Даже не знаю...

— Неужели и девушкам не показываете?

Томасу почему-то думалось, что Андрей покраснеет, засмущается, но художник рассмеялся.

— Я люблю собак и кошек, а значит и женщин люблю. Они живут инстинктами. В них переплетаются два начала: греховное и святое, причем, в отличие от нас, мужчин, это переплетение гармонично.

— Вы их пишете?

— Нет. Не хватает мастерства. Наверное, не дорос.

— А что или кого?

— Тех, кого бы я мог назвать другом. Но сейчас тяжелое для этого время. Вот у вас, Лец, есть друзья?

Тихоня поднял вверх глаза.

— Два. Подруга и есть друг. Зовут его — Томас Чертыхальски.

— Странная фамилия.

— Зато человек хороший. Никогда не предаст.

Когда они вышли в зал, Андрей запер дверь и поставил её на сигнализацию. Тихоня стоял рядом, всматриваясь в профиль художника, его фигуру, движения пальцев, нервное подергивание плеч. Он смотрел, как Андрей расставил ноги, держит спину. Томасу хотелось запомнить, как выглядит человек, у которого всё есть, который достиг того, чего желает и поэтому не мечтает о надуманных благах, а просто довольствуется тем, что имеет. Уважает прошлое, чтит отца, живет в ладу со своей совестью. Этот человек, если бы умел пользоваться своей силой, мог бы прибить его, Томаса, одним хлопком ладони, как надоедливого комара...

Чертыхальски вышел провожать не только хозяин — в коридоре появились Пират и Ронета. Овчарка улыбалась и виляла хвостом. Писана подошла, потерлась о ноги гостя и медленно направилась на кухню.

Томас усмехнулся. Посмотрев на Андрея, сказал:

— Странно, вы сидите взаперти в четырех стенах. По незнанию вас можно представить чудаком, но вы не такой. Вы наделены даром видеть то, что скрыто от глаз простых людей и даже не представляете как я рад, что с вами познакомился. Знаете... Раз вы оказали мне услугу, я хочу сделать небольшой подарок. Честно говоря, я не имею право расплескивать налево и направо свою силу, но сегодня исключительный случай. Вы мне понравились, а я подумал... Вдруг найдется такая женщина, которую, вы будете считать не зверем, но другом, а она окажется хитрее вас. Поэтому я хочу, чтобы с этой минуты, и секунды вы научились чувствовать мысли тех людей, которых считаете своими настоящими друзьями. Кто знает, может в будущем это позволит вам избежать неприятностей? А я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Как с одной, так и другой стороны порога.

Томас подал руку для прощания.

Сермяга пожал её.

В это мгновение Андрею показалось, что в комнате потемнело, краски поблекли, очертания предметов стерлись. В его воображении родилась идея, захотелось тут же пойти и начать работать...

Туман... да, туман, но только не в поле, лесу, горах, а дома, в своей квартире.

Туман...

К Андрею пришло знание, как передать кутающую люстру дымку, капельки воды на стенах и мебели. Он увидел Ронету и Пирата, лежащих в молочное пелене...

Кончики пальцев зачесались...

Хотелось работать...

Вот так шажок-шажок и день прошел. Удачный, если не сравнивать с вчерашним марафоном сна. Томас шел по улице, улыбаясь. Надо же, обрадовался из-за такой мелочи — знакомству с хорошим человеком... Пустяк, а все равно приятно...

Когда Тихоня вышел во двор, думал, что его там будет ждать раненый Краснофф, поэтому заранее стал подбирать слова, которые мог сказать наглецу, однако к своему разочарованию увидел, что Фф нигде не было. Посмотрел по сторонам — никого. Тихоня даже растерялся. Что теперь делать? Куда идти? День только начался, а фронт работ, не успев открыться, закончился, и эта для кого-то радостная новость, вдруг стала подтачивать его хорошее настроение. Тихоня чувствовал, что в данный миг ему весело, глаза горят, но колокола уже звенят и через пару минут ему станет плохо. Так волна подмывает песочный замок. Томасу не хотелось упускать из своей души тепло, лишаться ощущения покоя. Чертыхальски начал искать в своей памяти что-то радостное, пытался зацепиться за какое-нибудь безмятежное воспоминание, за ту расслабленность, которая недавно так приятно разлилась по телу...

Но всё впустую. Вдруг горным селем накатила болотная тоска. Промелькнула мысль, а что если вернуться и снова напроситься к Сермяге в гости? Невозможность исполнения своего желания Томаса расстроила ещё больше. Подумал: «Вот тебе раз — и гвоздь промеж глаз!». Что ж так тяжко и тошно, почему в груди сердце сжало? Только что веселился, и на тебе! Почему во рту появился горький привкус?