Павел Брыков - Томас

— Ничего мне не хочешь сказать на прощание?

— В смысле.

— Ну, будешь работать или новую девочку искать?

Леся покосилась на Дашу.

— Давай не будем торопиться.

Валя кивнул.

— Хорошо. На гульки тебе месяц, а потом, если одумаешься, возвращайся. Буду ждать.

— Вот и отлично.

Валентин был немного озадачен. Поиграв ключами от машины, спросил:

— И это всё?

— Что всё?

— Всё что ты можешь сказать после того, что было между нами, что я для тебя сделал?

— Всё, — искренне ответила Леся.

— Даже спасибо не скажешь?

Леся удивленно посмотрела на Валентина. Её ответ, дополненный блеском пьяненьких грешных глаз, внешней непосредственностью молодости, всей этой обстановкой прощания, его — Валентина Петровича Мельника, человека далекого от сантиментов, просто раздавил.

Олеся искренне его спросила:

— А что это такое?

Когда Томас и Леся вышли на улицу, то увидели возле кафе на стоянке «Победу», а рядом с ней, облокотившись на крыло, стояла Антонина Петровна. Одежда праздничная — пестрая брючная пара из ситца, ярко-красная сумочка на плече.

— Ну, что, орелики, все справы закончили? Я тут вам такую нору нашла, закачаетесь.

Сев на заднее сидение и познакомившись с баронессой, Олеся не удержалась: толкнув в плечо Тихоню, спросила:

— Слушай, ты так легко деньги всем раздаешь. Не жалко?

Томас ответил:

— Милый мой человек, о чем жалеть? Я даже радуюсь. Чтоб ты знала, деньги — это живой организм, их невозможно приучить. Кажется, у тебя их много, а потом — раз! — и ушли, как детки в школу. Я люблю деньги, но понимаю, что они не всегда любят меня. Гулять от одного хозяина к другому — вот их призвание. Им скучно сидеть в одном месте. Люди стремятся к свободе? И они тоже. А я не дрессировщик.

— Легко об этом говорить с полнымрюкзаком.

Томас и Антонина Петровна, посмотрев друг на друга, рассмеялись.

— У тех денег много, кто за ними не гоняется, — ответила баронесса за Тихоню. — Кто легко зарабатывает и так же легко расстается. Зашибить копейку за час и спустить за минуту — это по-нашему. Такими нас мама родила. Леся, деньги — это магия! Представь, ты заработала миллион. Держишь их в руках. Вот они, красавчики. Бумажные. Пахнут сладко. Но стоит их положить в банк, банку, под кровать, закопать в саду... и нет их у тебя! Они у Тихони!

— А если откопаю? — спросила Олеся.

— Они тут же из его сумки перелетят назад.

— И в чем подвох?

— Секрет в том, — пояснила Антона Петровна, — что пока деньги лежат без дела, ими можно пользоваться, и мы знаем как. Родной, сколько щас дают командировочных?

— Согласно последнему циркуляру на сутки выходит по две сотни, плюс хавка, две смены одежды в сутки, бесплатный бензин, и, если удается крутануть клиента, полная компенсация потерь. Вот это, -Томас указал на рюкзак, — моя пенсия, но и без неё хватило бы. Машина Хлебореза покрыла б все затраты.

— Сжульничал? — усмехнулась баронесса.

— Чем торгуем, — пожал плечами Тихоня.

— Эх, права Леся — транжиришь. Вот в наше время экономили. При царе батюшке больше червонца золотом в неделю не давали, а при Сталине, пусть земля ему будет пухом, не то, что лишку, своё б не потерять. Даже нам приходилось деньги в заем сдавать. Железный был мужик.

Томас, заметив грустный взгляд подруги, взял Лесю за руку, поцеловал в шею ниже ушка.

— Не расстраивайся. Ну, потянуло парнишку на молочное, с кем не бывает?

«Сохнут травы, и прелесть теряют цветы,

Милый мой виночерпий, не вечен и ты.

Пей вино. Рви цветы. Лишь мгновенье сияет

Мир пленительной, юной, живой красоты».

Вот он и решил сорвать цветочек.

— А ты подожди, ещё назад приползет, — откликнулась Антонина Петровна, на скорости вписываясь в поворот так, что бедная «Победа» завизжала. — Коленки твои целовать будет, а ты ему: «Пшол вон, пёс». Он ещё довольным останется. Попомни.

— Во-во, ты нас слушай, да на ус мотай. Тоня плохого не насоветует. Она, ну когда чуток помоложе была...

— И полегче, — поддакнула баронесса.

— ...таких чертяк накручивала, таких ушлых. Что там Казанова? — мальчуган!

— Да, ладно, наговариваешь, — заулыбалась баронесса. — Это не я ими крутила, а они, кобели, сами лезли.

— Прибедняешься, Тоня. Как тебя раньше называли твои кавалеры? А? — не унимался Тихоня. — Рассказать?

— Только попробуй.

Леся посмотрела на потный в жирных складках затылок с кочаном-шиньоном и торчащими в стороны японскими палочками. Ей не верилось, что эта пожилая полная женщина когда-то могла вертеть Казановой. Хотя?.. Кто их, мужиков, знает?

— Да ладно, тоже мне секрет. Жюльеттой! Думаешь, просто так? Тоне одна тайна известна. Про любовь. Поделишься с нами?

— Та разве это тайна? — сказала баронесса громко, чтобы перекричать шум врывающегося в открытые окна ветра. — Всё просто. Любовь — она такая, материальная. Её пощупать можно. Я её меряю породами собак. Если у тебя пекинес, то добра не жди. Любой чих, и поскользнётся твой дружок и невольно, сам того не желая со всего размаху шандарахнет псину о лёд — одна кровавая лужица останется. А потом с горя уйдет он от тебя. Поэтому, если хочешь с мужчиной серьезных отношений, надо заводить лабрадора. Чтоб надежно, спокойно, на долгие годы. Есть такие бабы — им алабая подавай, волкодава или самого волка. Ну, это уже перебор — такая любовь и загрызть может.

— А как узнать, какая порода?

— Ну, это уже от женщины зависит — чего она хочет в жизни.

— Тогда скажите, а у нас с Томасом что? — спросила Леся, усмехнувшись. — Как это можно назвать? Разврат-модерн?

Баронесса повернулась к девушке и ответила с издевкой:

— Не обольщайся, милая. Томас у нас — пустоцвет. К тому же кошатник — собаки его недолюбливают. А в разврате ничего постыдного нет. Разврат — это, чтоб ты знала, самый честный из всех возможных видов отношений между мужчиной и женщиной. Никаких обязательств, планов, корысти — только сиюминутная жажда и её утоление, страсть, а по большому счету — отречение. Нет завтра и вчера, только здесь и сейчас. Полная свобода, равенство...

— И братство, — закончил мысль Тихоня. — Делай всё, что хочешь, только не наноси вреда другому. Конечно, если тебя об этом не попросят специально. Это — первое. Второе — в разврате все равны. И главная последняя заповедь — не делай другим того, что не хотела бы получить сама, и наоборот — делай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе. Неужели в этих простых правилах есть что-то постыдное?

Вдруг Антонина Петровна встрепенулась.

— Слушай, родной. Я же обещала тебя к Тарасу отвезти.

— Это какому?

— Который о тебе говорил, помнишь?

— Нет.

— Ты его в сорок девятом откопал.