Павел Брыков - Томас

— Неужели не осталось истинно верующих? — спросил он осторожно.

«Преподаватель» протянул руку:

— Иван Степаныч. Попов. Программист. А это мой друг и соратник, Цезарь. Впрочем, я уже его представлял.

— Соратник?

— Да. Иногда я его так называю, и Цезарь это высокое звание заслужил. Соратник — тот, с кем ходил на рать. Однажды я имел встречу не с самыми лучшими представителями человечества. Таких везде хватает, а тут мне вдруг повезло. Я — холерик, что-то сделаю, а потом думаю. На язык не сдержан. Зацепился с тремя. Поспорил. Так Цезарь одному наглецу чуть горло не перегрыз. Защитил.

Томас потряс руку программиста.

— Алексей Степанович Рокоцей, дипломированный психолог. Иногда практикующий экстрасенс. Но только для друзей.

— О, тезки по отчеству, — отметил сосед. — Сейчас не принято называть детей Степанами.

— Своя практика в Ростове, — продолжал Томас, гадая, расслышал ли он про «экстрасенса». Почему-то не было желаемой реакции на это слово.

— Очень приятно.

— Очень приятно.

Помолчали.

— Я тут у вас проездом, — сказал Томас, отвернувшись и осматривая сквер. — Приятели пригласили.

— А что вас интересует в нашем Шанхае?

— Почему Шанхае?

— Ну, так повелось. Когда имеют в виду неформальное название Городка, говорят — Шанхай.

— Ну, насколько мне известно, это было давно, — Томас на программиста даже обиделся. — Вы что не видите, что Городок изменился? Шанхай — это название, больше подходящее для трущоб. Но я их здесь не вижу. Современные проспекты, площади, дома. Дороги отвратительные, тут не поспоришь, но в целом. Я у вас был когда-то и мне есть с чем сравнить. Нет, не согласен. Может на окраинах, в поселках ещё сохранился старый Городок, но центр вполне ничего, держится.

Иван Степаныч вдруг каким-то невообразимым образом стал похож на своего пса.

— Говоря о городе, я имею в виду жителей. Это человек создает вокруг себя трущобы, а не наоборот. Где-то читал, что Стаханов, когда переехал в Москву — там ему квартиру дали большую — перевез с собой тараканов. Якобы примета такая — где тараканы, там и деньги. Представляете? Вот что я имею в виду.

— Значит народ неправильный? — спросил Томас.

— Конечно. Сюда многие приезжали на время. Заработать и вернуться домой. Поэтому жилье строили абы как. Землянки, времянки — всё это было. Мы через это всё прошли. Потом шахтеры стали много зарабатывать. Ещё здесь поселялись те, кому сложно было прижиться и найти работу в других местах.

— Вы имеете в виду...

— Да, — кивнул Иван Степаныч. — Донбасс был самым космополитным районом в СССР. Уж где-где, а в Городке на национальность никто никогда не обращал внимания. У нас в Тельманово после войны даже немцев не трогали. Каков работник, человек — это главное, а остальное приложится. Поэтому приезжали и хорошие, и плохие, всего по чуть-чуть. Насильно ссылали — особенно с западной Украины... Те же сидельцы... Отсюда блатняк, шансон, все эти наши доморощенные фавелы-бичарни. Когда у народа вырастают доходы, он сыт и одет, то «шанха и» в глаза не бросаются. Но посмотрите сейчас. Кругом нищета, зарплаты копеечные, просвета нет, бездуховность, преступность. Союз всё рушится и рушится — конца-краю этому нет. Народ озлоблен и при этом на удивление обладает каким-то нечеловеческим терпением. Такое ощущение, что ему уже всё равно. Главное — выжить. Но так долго продолжаться не может. Думаю, рано или поздно, но рванет.

Томас заинтересовался собеседником по-настоящему. Незаметно хотел пощупать его за серое, розовое и пурпурное, но, или присутствие собаки, не спускающей внимательных глаз с Тихони, или ещё по какой причине заглянуть за изнанку души собеседника ему не удалось. Это как пытаться удержать капли акварельных красок в стакане с водой — они растворяются и исчезают. Так и сидящий перед ним человек: гладкий, стерильный, прозрачный — не за что схватить.

Обычно за простыми вопросами следуют пространные ответы — именно этого Чертыхальски и нужно было. Ему вдруг захотелось узнать, есть ли в этом «преподавателе» червоточина, похож ли он на интеллигентов из его славной молодости. Он спросил:

— А что, по вашему мнению, поможет народу выжить и что станет причиной взрыва?

Иван Степаныч Попов как будто ждал этого вопроса.

— В первую очередь я бы отметил не то, что нас спасет, а то, что гарантированно похоронит! Извините, но отвечу вопросом на вопрос. Вы верующий?

Томас изобразил улыбку Мадонны.

— Конечно верующий.

— А в какую церковь ходите?

— Я не воцерковленный. Скорее, традиционалист — верую в то, чему поклонялись наши пра-пра-прадеды.

— Это хорошо, — кивнул Иван Степаныч, и для верности ударил газетой по коленке. — Консерватизм — наше спасение. Эти зоны высокого и низкого духовного давления до добра не доведут. То верую, то заигрываю с атеизмом. Вчера религиозный фанатик, инквизитор, а сегодня агностик, нигилист. Трагедия. Мы с вами такую духовную катастрофу пережили, мама дорогая! Коммунисты сделали всё возможное, чтобы выкосить, уничтожить наш духовный стержень — православие, и каков результат? Вакуум! Набежало всякой нечисти — не продохнуть!

Томас невольно поморщился.

— Я бы на вашем месте не стал судить так категорично. По-моему, конкуренция никому ещё не мешала.

Иван Степаныч резко вздернул подбородок.

— Что за слово вы используете похабное — «конкуренция»? Рыночные отношения хороши в бизнесе, а в духовной сфере главное — идея, скрепы, традиции. Когда народ мыслит одними категориями, говорит на одном языке, питается от единого духовного корня — тогда он непобедим. Православная церковь раньше для русских была опорой, спасением. А сейчас? Посмотрите вокруг! Кришнаиты, сатанисты, сектанты. Протестанты, баптисты, пятидесятники и прочие раскольники! Приходи, бери голыми руками, никто даже не пикнет. Ваши слова — это всё от непонимания. Как можно сплетать коммерцию и веру?

— А... — начал, было, Томас, но его перебили.

— Церковь и коммерция — это бывает, здесь не поспоришь. Ватикан — одно из самых богатых государств в мире. Но вы же понимаете, что я имел в виду? Вера! Кто-то верит в деньги — туда им и дорога, но я о традиционной религии, консервативной.

Произнеся слово «консервативной» программист как бы хотел сделать комплимент своему собеседнику. Томас это понял и, прижав руку к сердцу, в ответ чуть поклонился. Пёс проследил за движениями Чертыхальски. Две большие капли пены отсоединились от обвисших щек и с противным хлюпаньем упали на асфальт.

— Ну, что я говорил! — программист дернулся, словно обжёгся, и посмотрел Томасу за спину. Чертыхальски или Алексей Степанович Рокоцей, как кому угодно, оглянулся. От офиса «Теплосети» по дороге шли два паренька в темных брюках, белых рубашках без рукавов, узких галстуках и с черными рюкзаками за спиной.