Павел Брыков - Томас

— Хорошо-хорошо, сдаюсь, — сказал программист, махая руками. — Не будем спорить. Вы верите в то, что юг ушел навсегда и будет жить своим умом, но мне приятно сознавать, что наш раздрай не навечно. Поэтому вдвойне противно вынужденное соседство с теми мальчиками в белых рубашках. Вы что, не понимаете? Они же незаметно, потихонечку расширяют пропасть между нами.

— Вижу этот вопрос для вас болезненный. Но, а что если... — Томас прищурил левый глаз и посмотрел вверх, — Чисто гипотетически... Может они вовсе и не пастыри, а шпионы? Живут здесь, изучают язык и менталитет народа. Они ведь думают, что им здесь править, вот и готовятся.

— Эх, милый мой Алексей Степанович, — программист явно подобрел — после «Санкт-Петербурга» вся его агрессия испарилась. — Если б это было правдой, я бы сам им открыл все секреты, что ни спроси. Но это не так! Заявляю официально — одно не исключает другого. Никакой шпион не навредит нам больше этих белорубашечников. Это сейчас их мало, а что станет через десять лет?

— Ну, думаю, лет через десять нас всех уже не будет. Мальчиков, и всех этих, — Томас обвел взглядом улицу, — девочек.

— Почему?

— Про Страшный Суд что-нибудь слышали?

— Да вы пессимист, как я погляжу? Сейчас экстрасенсы все такие пошли?

Томас кивнул:

— Я просто хорошо информированный оптимист.

— Понимаю, — сказал Иван Степаныч, хмыкнув. — Психолог, инженер душ. Кому как не вам знать, что сейчас творится в нашем обществе. Я тоже вижу, газеты читаю. Тысячами спиваются, бросаются во все тяжкое, изменяя Родине, от безнадеги бегут на чужбину, при этом, не ведая, что они совершают настоящее самоубийство.

— Это почему?

— Вы же экстрасенс! Должны знать, что вырывая корень из родной земли, мы теряем возможность от неё подпитываться. Вода тоже имеет значение. Где родился — там и пригодился. Водичка в родном колодце — живая, а на чужбине мертвая. Судьба иммигранта незавидна — тяжкая работа и замаливание греха родинопрод авца.

— Но зато их потомки будут жить в другой зажиточной благополучной стране, — сказал Томас. — Уезжающие делают сознательный выбор — они готовы страдать ради будущего своих детей.

— Это очень плохо. Любая иммиграция — потеря для нашего народа, нашей страны.

Томас и тут возразил, скорее из вредности:

— Во времена моей босяцкой молодости была поговорка, что на планете Земля ничего нельзя украсть, можно только перенести с одного места на другое. Люди ищут там, где лучше, а рыба — где не суше. Если вы хотите отстаивать свою веру, церковь, тогда вам, я так понимаю, надо делать все возможное, чтобы в родном крае жилось хорошо. Вы клянете коммунистов, но стоит поучиться у них. Во время Гражданской войны сколько человек погибло, а все равно построили новое неведомое ранее общество относительной справедливости. Мне нет дела до всего Союза, я о нашем Городке скажу. Всем миром работали на субботниках. Боролись с безграмотностью. За несколько лет пристроили всех беспризорников, которые потом в Великую Отечественную на амбразуры голой грудью ложились! И воспитали их нелюбимые вами коммуняки. А как строили? Стадион поставили за полтора месяца! Своими руками. В нерабочее время! Все горожане пахали днем и ночью — с лопатами и тележками бегали. Кстати, без вашей православной церкви. Ставки понарыли, трамвай провели через шахтные поселки. А сейчас? Вы с православной церковью или без неё заставите хоть кого-то сорваться после работы копать траншеи, чтобы провести в степь водопровод?

— Заставим, дайте время! — отрезал Иван Степаныч.

— Что значит, заставим? — Томас искренне удивился. — Раньше никого палкой не били — всё на энтузиазме. А нынче попробуйте! Люди во дворах за собой убирать не хотят — не то, что субботник. Вы сначала здесь порядок наведите, народ научите любить чистоту.

Томас закипал.

— Чтобы быть чистеньким, много сил не требуется — живите по совести, уважайте старших, не обижайте слабых. Посмотрите, никто не знает что такое мера, самодостаточность. Хапнуть и убежать — вот это по-вашему. Зависть, гордыня, злоба, гипертрофированное самолюбие. Вы бы отдали часть зарплаты на то, чтобы государство построило себе пару современных самолетов? Безвозмездно или за бумажки, которые ничего не стоят?

— Не знаю. Наверное, нет. Где гарантия, что мои деньги не украдут, и они пойдут туда, куда надо?

Томаса вдруг озарило!

— Э... извините за бестактность. А как вы собираетесь отстаивать свои взгляды, как будете помогать славянским народам? И, пардон, какого размера у вас десятина?

— Ну, — Иван Степаныч замялся. — Официально я сейчас безработный, но без дела не сижу.

Томас заметил, что последний вопрос смутил программиста — за его спиной пошли желтые разводы и возле почек воздух стал куриться сиреневой дымкой. Хм, если этот цвет, обозначающий готовность лгать, сменится на фиолетовый, то наш чистюля может оказаться бессовестным вруном!

— У меня хорошая подработка, — сказал программист. — На аутсорсинге. Жить можно.

Сирень исчезла — появилась зелень. Говорит правду. Но не всю. Что-то скрывает.

Томас привстал.

— Не понял. Аутсорсинг?

— Я сотрудничаю с одной западной фирмой, — пояснил Иван Степаныч, — пишу для них программы. Платят хорошо. Достаточно при моих вполне скромных запросах.

— То есть вы живете здесь, а работаете на... тех?

— Ну, да.

— И те, — палец Тихони указал на запад, — пользуются плодами вашего труда?

— Можно и так сказать.

— А какая страна, если не секрет?

— Ну, это не такая уж и тайна, — в голосе Иван Степаныча прозвучали горделивые нотки. — Я сотрудничаю с одним немецким автоконцерном. Там работают мои бывшие коллеги, подкидывают заказы. Кстати, иммигранты, но мечтают когда-нибудь вернуться назад.

— При этом вы безработный и стоите, скорее всего, в центре занятости... — сказал Томас, потрясенный открывшейся перед ним картиной.

Чертыхальски почудилось, что он стал похож на жабу, которую начали надувать через соломинку. Его распирало-распирало и, наконец, он взорвался! Рассмеялся до ломоты в затылке, завыл так громко, что голуби и вороны по всему Городку испугались и рванули в небеса. Пытаясь успокоиться, Томас посмотрел на пса, который с удивленным видом рассматривал Тихоню. Заглянув в снисходительные, всё понимающие глаза Цезаря, Чертыхальски снова захохотал.

Выдавил из себя:

-Увольте, это выше моих сил. Простите. Простите, за мою реакцию...

Раскусив орешек, Томас теперь смотрел на программиста, словно на открытую книгу. Как бы ему не хотелось сейчас встать и уйти, он не мог себе позволить такой слабости, потому как, не за этим сюда пришел и потратил столько своего драгоценного времени. Результат должен быть иным. Сейчас ему надо включить на всю мощь обаяние, напомнить о том, что он экстрасенс, и создать такую ситуацию, чтобы Иван Степаныч Попов решил узнать его силу и способности. А что тут гадать?Отроду пятьдесят три года, дважды женат, сын от первого брака — Тимофей Иванович, девятнадцати лет, кстати, фамилию взял материнскую — Бурчаков. Первая жена — Дарья Сергеевна, естественно, Бурчакова, сорок семь лет, проживающая... Продолжать? Если щупать этого кадра по всем правилам, то в конце необходимо довести процедуру до логичного финала — забрать у И.С. Попова нечто невесомое, но очень ценное. Чертыхальски уже понял, на чем можно зацепить этого кадра — свести с теми, кто его научит взламывать самые защищенные сети, а потом, иссушив этого аспида, можно будет повесить его шкурку в воображаемом шкафу трофеев и сделать новую запись в толстой книжице одержанных побед...