Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

— Здравствуй, Готфрид, — проскрипела она и вошла в дом. Он лишь посторонился.

Старуха опасливо смотрела ему в глаза, словно ожидая нападения. Она была похожа на дряхлую волчицу, вышедшую на охоту. Повернувшись к нему всем телом, она медленно прошла вглубь дома, уселась за стол, держа руку на клюке и не сводя с него глаз.

Готфрид совсем не был ей рад. Наоборот, он сам напрягся, ожидая непонятно чего. От старухи так и веяло опасностью. Он не рискнул поворачиваться к ней спиной. Прикрыл дверь и двинулся к столу. Шпага, висевшая на поясе, придавала уверенности и силы. Крест на клинке… поможет ли он против чародейства?

Готфрид сел напротив. Ведьма внимательно следила за ним, перебирая пальцами и складывая из них какие-то знаки — то ли волновалась, то ли колдовала. В глазах старухи явственно ощущалось сомнение, даже борьба. Будто бы она собиралась о чём-то сказать, но не решалась. Что-то мешало ей. Она испытующе глядела в лицо Готфриду, и он даже поёжился, таким пронзительным был этот взгляд. Как будто она читала сейчас его мысли.

Он молчал и тоже смотрел на неё. Внешне казалось, что Готфрид ожидает, когда она заговорит, но на самом деле он думал, как можно связать старуху, так чтобы она осталась в живых и не успела повредить ему? Если он приведёт её в Труденхаус, ему сразу простят любые дезертирства, любые ошибки прошлого. Сама Мать, верховная жрица ведовского ковена в гостях у викария! Может быть его даже повысят или дадут награду…

— Сегодня я обнаружила в нашем старом доме записку. В ней говорилось, что Эрика теперь в Труденхаусе, и что я должна прибыть туда, иначе её казнят. Ты должен спасти её, — вдруг проскрипела она.

Чего угодно ожидал Готфрид, но только не этого. Он сохранил внешнее спокойствие и ответил:

— Не намерен.

— Ты должен, — повторила старуха, повысив голос. — Она меньше других виновата во всём этом. Я вижу, что она нужна тебе. Нашей общине приходит конец, не знаю, сколько я ещё смогу скрываться. Но вы с Эрикой можете бежать, скрыться…

— А не вы ли, фрау, преследовали её? Не вы ли выкрали её тогда? — неожиданно для самого себя взъярился он. Эта ведьма, испортившая им с Эрикой жизнь, смеет врываться в дом и требовать — не просить, а именно требовать, чтобы Готфрид теперь её вызволял. Да с какой стати? Да плевать на Эрику. А за поимку этой старой карги Готфрида точно повысят. — Нет! — твёрдо ответил он — взыграла гордость. — С какой стати вы вваливаетесь в мой дом и чего-то требуете? Почему нельзя было оставить нас в покое? Чем она так провинилась перед тобой, старуха, что ты испортила ей жизнь?

Хотелось взять её, заломить руки и увести, отдать палачам в пыточную, но кое-что останавливало. Непонятно, что старая ведьма имела в запасе, какое колдовство, какую подлость. Поэтому он медлил.

— Да потому что она должна была наследовать ковен, возглавить наших братьев, нашу веру!

— Но она не хотела этого, иначе бы не осталась со мной!

— Меня не волнует, хотела она или нет, дело совсем не в её капризах, а в людях. Она должна была…

— Судя по твоим словам, тебе все должны, ведьма. А вот ты, судя по всему, не должна никому, всеми пользуешься и крутишь как хочешь…

А старуха точно имела в запасе волшебные слова. И не преминула сказать их:

— Она ведь так любила тебя, Готфрид!

Он вдруг с ужасом осознал, что вся злоба, вся та ярость, что давала силу жить, вдруг утихает, гаснет, как пламя. Щенок! — сказал он себе. — Сказали «любит» и всё, уже готов валяться брюхом кверху?!

— Так любила, что ничего не сказала мне ни о ковене, ни о своём женихе? — прорычал он, пытаясь вернуть уходящую злобу.

Старуха подозрительно прищурилась:

— О каком ещё женихе?

— Которого она тоже любила, за которого собиралась замуж.

— Кто тебе сказал об этом?

— Кто надо, — Готфрид оставался холоден. — Я не буду спасать её. Она мне лгала.

— Ты не понимаешь! — зашипела ведьма, наклонившись вперёд. У неё тряслись губы, а глаза лезли из орбит, и Готфрид на мгновение даже решил, что пожалеет, если они, вывалившись, испачкают его трапезный стол. — Фёрнер погубит её!

— Фёрнер вообще любит губить ведьм, — заметил он с презрительной ухмылкой. — Уж я-то знаю…

Он хотел добавить, что и она скоро узнает, но сдержался. Опасно праздновать победу раньше времени.

— Да не ведьма она!

— А кто? Святая? Монахиня? — он тянул время.

— Она… — старуха задохнулась от негодования, но сжала кулаки и взяла себя в руки. — Хочешь услышать, что здесь происходило? Хорошо… Но сначала объясни, что тебе известно и откуда?

— Я знаю, что Эрика — ваша дочь, что вы были женой Альбрехта, фрау Шмидт. Что она ведьма и наследница ковена. И что у неё был жених, с кем она хотела обвенчаться, но вы пытались отдать её… хм… в жёны вашему дьяволу, — Готфрид скривился. — Что она скрывалась у меня от вас и от инквизиции одновременно.

В глазах ведьмы разгорелось чёрное пламя злобы, губы сжались в тонкую полоску, и Готфрид невольно сжал руку на эфесе.

— Здесь была Хэлена? — полуутвердительно спросила она, но даже не стала слушать его ответа. — Это она рассказал тебе всё… проклятая дура… поэтому ты… ну ладно. То, что она тебе рассказала — неправда. То есть, не всё из этого правда. Я объясню. Понимаешь, Хэлена всегда ненавидела Эрику, хотела занять её место, хотела когда-нибудь стать верховной жрицей. Поэтому она и солгала тебе — чтобы ты возненавидел мою дочь. Да, я была женой Альбрехта. Сам он до последнего своего дня был простым кузнецом и не знал, чем я занималась. Я умела скрыть правду.

Церковь и ведовские общины всегда враждуют — так думает любой горожанин. Так ему спокойнее, есть уверенность, что его защищают. Но правда в том, что мы часто сотрудничаем с инквизицией. Именно так! У нас было нечто вроде молчаливого согласия — мы особо не высовываемся, а Фёрнер за это нас не трогает.

— А почему бы ему не уничтожить вас? — спросил Готфрид. Старуха продолжала нести чушь, и это его начало раздражать.

— Потому что это было не выгодно ни инквизиции, ни церкви. Когда по городу ходят слухи о ведовском ковене, всегда есть на кого свалить любую вину, а церковь переполнена прихожанами. Более того, под видом борьбы с колдовством и ересью, можно судить богатых горожан и отбирать у них имущество. Конечно, наши с Фёрнером отношения были не совсем дружественными, скорее враждебными, но он не трогал нас, и это было очень удобно. Ни инквизиция, ни наша община не знали, что существует это молчаливое соглашение. Мы занимались своими делами — продавали зелья, помогали людям при помощи колдовства… Не фыркай, именно помогали! По городу расходились слухи, а Фёрнер собирал с них урожай — инквизиция арестовывала ложно обвинённых, получала их имущество и сжигала на кострах. Конечно, иногда казнили и наших братьев и сестёр, но тут уж ничего нельзя было поделать.