Ева Соулу - Вестник

— Райн…

— Иди, Дэн.

— Прости.

Алекс поднял голову и несколько мгновений смотрел на него, будто недоумевая. Потом протянул руку и опустил ее на грудь Тэа.

— Всё обойдется. Ступай. Нужно следить за Горами, пока Тэа не может.

— Алекс, Тэа…

— Что, Дэн? Умерла? Я однажды тоже так думал. Не бойся. Она скоро очнется.

Райн отвернулся — словно прислушиваясь к чему-то. Дэн потратил еще несколько секунд впустую, стараясь объяснить себе его слова. Он подумал было, что Алекс в шоке, но тот взглянул трезво и настойчиво.

— Я еще не сошел с ума от горя, Дэн. Она очнется. Дотронься до нее. Это чувствуется даже без магии: каждая ее клетка живет сама по себе. Внутри каждой есть что-то — какая-то теплота… Она заставляет их жить. Они тянутся друг к другу, восстанавливаются. Как капли, собирающиеся в ручей. Он будет становиться всё сильнее, и когда он окрепнет… Она очнется.

Алекс не казался помешанным, но на всякий случай Дэн приготовился ко всему. Поскольку Райн продолжал смотреть на него в упор, он выполнил просьбу: приподнял простыню и прикоснулся к руке Тэа.

Он ничего не почувствовал.

Алекс догадался по его лицу.

— Иди, Дэн.

— В этом уже нет смысла. Даже если мы остановим Элинор… Ты помнишь, что говорила Тэа.

Алекса перекосило усмешкой: — «Бедный, свихнувшийся Райн»… Так, да? Может, я и свихнусь — но только не сегодня.

— Хорошо. Я пойду. Мы будем следить за Горами.

Алекс не ответил. Дэн медленно развернулся и пошел к выходу.

— Байронс… — Он вздрогнул, услыхав шепот. Оглянулся.

Райн с улыбкой указывал на простыню: с нее исчезала кровь.

Существует ли боль — такая, что мгновенно растекается во все стороны? Боль, не становящаяся ни сильнее, ни слабее — туго застывшая на одной ноте? Неизменная. Ставшая мыслью и чувством, вобравшая в себя всё без остатка? Ставшая всем?

Тэа жила в ней.

Она не ощущала, где заканчивается ее тело, сознание застопорилось. Ей доводилось испытывать это раньше. В первый раз она тоже могла лишь смотреть — поглощать взглядом прозрачную крышку саркофага, его матовые стены, трубки и иглы, прикрепленные к ее телу. Они должны были высосать боль, но ничего не происходило. День за днем, без забытья, без малейшей передышки, она изнемогала внутри агонии, не в силах сказать ни слова. Ни в силах опустить ресницы. Ей было всего восемь, и она знала, что это конец.

…Она смотрела сквозь прозрачную крышку в темноту. Тусклые синие лампы. Это уже четвертый день. Каждое мгновение давало понять, что следующее придет следом. И ей некуда сбежать из себя. Не отпускают. Иногда она видит отца, и его лицо кажется перекореженным из-за синих бликов. Он смотрит так пристально. Он хочет того же — остановить ее боль. Но у него ничего не выходит. Он бьется взглядом по ту сторону прозрачной крышки, а она мечтает лишь об одном: сказать ему, что она знает средство. Нужно остановить то, что испытывает боль.

Нет… Она думала не так. Она не думала. Она чувствовала… В ней беда. Беда должна уйти и забрать с собой всё, боль должна двигаться. Но беда застыла. И Тэа застыла вместе с ней.

Сейчас она смотрела в темноту. Она могла думать. Словно часть ее была где-то в стороне — немного в стороне. И она могла вспоминать.

Тогда боль закончилась — так же внезапно, как пришла. Шесть дней она была внутри нее, а потом всё исчезло, и шесть последующих лет она каждую ночь засыпала в страхе. Сегодня эта боль вернулась.

Тэа смотрела сквозь прозрачную крышку. Голубоватый свет был жидким и бесшумно лился на саркофаг, расходясь по стеклу ослепительными кругами. Он прибывал, поднимался всё выше. Он был под стеклом. Она знала, что должна дышать — но дышать было нечем. Жидкий свет заливал легкие.

Она смотрела вверх. Это был долгий, бесконечный взгляд. Уже не страх, усталость. Тело уводила ко дну медленная тоска. Грусть по тому, что оставалось наверху, от чего она падала вниз. За стеклянной поверхностью воды дрожал, подсвеченный солнцем, столкнувший ее белокурый ребенок.

…Она умоляла, глядя сквозь стекло: «Я хочу уйти».

…Она умоляла, глядя сквозь воду: «Я хочу жить».

Никто не исполнил вовремя двух простых желаний.

Лагерь Охотников

25 августа, 05:54

Гроза закончилась раньше, чем Дэн и его группа вернулись в лагерь. На смену заступил ливень, продолжавший неистово строчить по мокрым соснам. Отправив к Горам новую команду, Дэн разогнал ребят сушиться и пить чай с асамией. Они разбрелись по свободным комнатам и зашептались о произошедшем накануне. «Операционная» по-прежнему была занята.

Больше всего Дэну хотелось остаться одному. Семь часов под дождем — мысли размокли и повисли, как сонные караси. Он плеснул себе чая, взял складной табурет и ушел в коридор. Кое-как устроился у теплой стены, попытался заснуть, но тревога немедля подняла на рога, да и чай быстро остывал. Дэн понуро допил его и уставился в оранжевый сумрак за коридорным изгибом.

Он не мог думать о Тэа. Ни как о живой, ни как о мертвой. Он собственной рукой подтвердил отсутствие пульса, а потом собственными глазами увидел необъяснимое преобразование красного в белое. Когда он оставил Райна, она была мертвым телом с множеством ран. Когда он вернулся, то обнаружил то же самое — разве что на ней теперь не было ни царапины. Пульс отсутствовал, нервная активность на нуле, но температура постепенно повышалась. И Дэн подумал, что он счастливый человек, — он по-прежнему ничего не понимает и может надеяться на чудо. Вот он и надеялся.

«Что дальше? Что мы в действительности делаем?» Он мог бы придумать ответ. Возможно, даже мог угадать правду. Однако было слишком мучительно снова озираться вслепую, ему хотелось, чтобы кто-то хоть раз в жизни разъяснил ему всё без нравоучительного битья головой о стену. Или он действительно непроходимый дурак? Дэн жадно слизнул последние капли чая. Из северной комнаты донесся слабый шум и голоса. Он привстал, но не успел сделать и шага, как навстречу выпрыгнул Рональд.

— Говорят, к ним нельзя — пускают только тебя. Рассказывай, как она.

Дэн застыл на пару секунд, затем грузно осел обратно на табурет. Тэйси немедля умчался назад и вернулся с еще одним табуретом; в его второй руке обнаружился медный кофейник. Он взял из неподвижных ладоней Дэна чашку и налил ему кофе. В воздухе поплыл привычный аромат корицы.

— Пей, Байронс, и говори.

— Тебе уже сообщили о…

— Об инциденте на складе — да. Меня больше интересует «магический-немагический» ритуал, который проводит Алекс.

Дэн хмыкнул и устало покачал головой: — Не знаю. Он полагает, что ничего не проводит. И у меня нет оснований ему не верить.

— Постой. Так что же Тэа…