Кристофер Мур - На подсосе

На что угодно закладываться можно, если мама говорит «будет весело», она уже замахнулась вогнать кол в самое сердце веселья, чтоб его хладный труп уже точно никогда больше не воскрес. Так и случилось. Артишоки? Да кто вообще такое ест? Я думала, это оружие.

Короче говоря, после девяти вечностей в этой забегаловке мы пошли обратно в логово, где, сказала Графиня, меня ждет мой рождественский подарок. Заходим в квартал, легавые с санитарами уже уехали, похоже, горизонт чист, только когда Графиня открыла пожарную дверь к ним в логово, там на ступеньках сидел старый вампирюга, весь голый.

Ну, Графиня и Хлад такие футов на восемнадцать в воздух подпрыгнули, а я почти уверена, что сама немножко описалась. Да, точно описалась. У Джереда же просто припадок астмы начался — ну, не целиком припадок, он только первый раз ахнул. А больше потом уже и не дышал.

Поэтому Илия такой: «Мне постирать надо было».

Давайте я прямо тут скажу, если до сих пор непонятно было, что за последние двадцать четыре часа я так насмотрелась на бледные голые стариковские причиндалы, что моя нежная психика на всю жизнь останется вся в синяках, поэтому не удивляйтесь, если однажды отыщете меня на вересковых пустошах, где я в полночь стану бродить с безумным взором и лопотать про «тотошинок»-альбиносов, что гнездятся в проволочных терках, а за ними гоняются обвисшие стариковские жопки, потому что такая херня с человеком и бывает, если у него травма.

Потом Хлад кинулся весь такой на дверь и нам орет, чтоб линяли, а сам он будет храбро держать атаки нашего древнего общего предка-вурдалака. Я уже начала было сомневаться, сможет ли Хлад выполнять свои обязанности в качестве моего Темного Владыки, но тут он выступил вперед и всех нас спас: такой вот он доблестный герой, — потому что я уж начала было думать, что он просто ботан с поверхностным знанием поэзии.

И пока мы бежали, я услышала, как Илия говорит: «Он мне спортивный костюм описал», — а сам кидается на дверь, ну или мне так показалось, потому что я не оборачивалась, пока мы в двух кварталах оттуда не оказались.

Графиня такая: «Я должна за ним вернуться». Но не успела она и шагу ступить, из-за угла мой Темный Владыка выбегает.

И весь такой: «Давай, давай, давай!» — и машет нам.

И мы такие: «Куда? Куда? Куда?»

И тут Графиня такая как обхватит Хлада руками — и давай его что есть духу сжимать, а Джеред такой: «Хып, вы бы, хып, постеснялись, хып», — и тут у нее часы забибикали. И у Хлада часы забибикали, и они такие хором: «Ой-ёй».

Короче, у нас типа десять минут найти что-то темное, чтоб их укрыть, а на мотель денег ни у кого нет, даже если б у нас было время на вписку и всяко. Поэтому они помчались к большой стройке под мостом через Залив. А я такая думаю: «Я не хочу своих господ хоронить на стройке. А вдруг их асфальтом закатают?» Вот у них точняк крыша съедет, если закатают.

И Графиня такая на ходу: «Ты как сбежал?»

А Вурдалак Хлад ей: «Сушилка зажужжала».

И она тут такая вся: «Он сохранил тебе жизнь, потому что у него белье достиралось?»

А Хлад такой: «Повезло, а?» И тотально не запыхался, даже на бегу.

В общем, когда мы до стройки добежали, там все оказалось либо открыто, либо откроется, когда люди на работу придут. Тут Графиня голову задрала, смотрит на стропила, или как их там, и говорит: «Туда».

Ну, туда мы и полезли. Я брезент зацепила, которым у них там такой генератор был накрыт возле стройки, и мы с Джередом залезли на эти стропила с нашими родителями-вурдалаками и помогли им одеяльца подоткнуть как раз вовремя перед тем, как их вырубило.

Но тут стало светлеть, и мы смотрим — вокруг полно этих бездомных, так нам с Джередом стало понятно, что никакой безопасности тут ждать не придется, как только все бездомные, что живут под мостом, заметят брезент и нашу нежную юность, или «мармеладных мишек» унюхают, и кинутся на нас. Поэтому Джеред пошел за тачкой, мусорными мешками и строительной клейкой лентой, а также, есть надежда, мачехиным мини-фургоном, чтоб мы перевезли наших господ в пределы побезопасней.

О, чуть не забыла. Перед тем как Графиня отплыла в чернильный сон немертвых, я у нее такая: «Так, а что вы мне на Рождество подарили?»

А она такая: «Десять тысяч долларов».

А я ей такая: «А я вам, чуваки, — ничего».

А она мне: «Это не страшно. Ты наш особый клеврет-фаворит, так что все хорошо».

Вот поэтому я ее и люблю, и охранять ее буду до самой смерти. Потом она как бы поцеловала Вурдалака Хлада и отключилась. Я уверена, любовь их переживет века, если мы с Джередом не облажаемся и не поджарим их при транспортировке.

ОБМ! Только что вспомнила — мы забыли покормить Чета!

Принцессу чеддера из Фондю-Лака припекло. В смысле не только опалило языками пламени несколько более чем физически — кровь Дрю на вкус была как вода из бурбулятора, — а ее по-прежнему слегка ментально жарило от кормежки. Она совершила ошибку — попробовала вымыть изо рта привкус апельсиновым соком, и ее вознаградило пятью минутами блева всухую.

Она отряхнула руки — с них слущились огромные черные хлопья сгоревшей кожи. Проступила свежая, необожженная. Кровь Дрю исцеляла ее, но, похоже, лечение займет какое-то время и, подобно жизни вообще, окажется неприятным и грязным.

Может, ванну принять?

Она прошлепала голышом в ванную — та вся была отделана гранитными блоками и зеленым стеклом — и пустила воду. Пока ванна заполнялась, она отлепила от тела недогоревшие лохмотья платья и бросила в унитаз. Черные плитки пола запорошило серой пылью — останками прежнего владельца, — и она босыми ногами разнесла их по всей ванной и спальне. Принцесса замела их в угол полотенцем. Для нее стало сюрпризом (оказалось — лишь одним в долгой череде таковых), когда в прах рассыпалась — практически у нее в руках — первая жертва, когда она только входила во вкус кровепития.

— Ой.

А такой миленький. Снял ее из «Мерседеса», и двух минут не прошло после того, как она вывалилась из квартиры Хлёста в одном кожаном бюстье и высоких ботфортах на платформе. Ей было не впервой на улице с голой задницей, не это ее ошеломило. Гораздо круче было проснуться от того, что у нее горели сиськи, — и увидеть, как тело отторгает гигантские силиконовые шары, на имплантацию которых она потратила столько денег. Но даже пытаясь вправить их руками на место, принцесса понимала — они сами собой проталкиваются наружу сквозь кожу, вскрывают ее изнутри, словно она рожает «чужих». Когда они выпали на пол, принцесса завопила, а они лежали себе на ковре, подрагивая. Но прямо у нее на глазах кожа заросла, груди затвердели и поднялись, боль утихла до легкого зуда, зато зашевелилось лицо, а конкретнее — губы. Она провела по ним рукой — и в ладони остались два силиконовых слизня, которые она ввела много лет назад. И вот только теперь, глядя на нелепые губные импланты у себя в руке, Синия поняла, что она больше не синяя. Ладони у нее были младенчески белы. И руки, и ноги… Она вбежала в ванную и посмотрела в зеркало. Оттуда на нее глянула прежняя знакомая незнакомка — принцесса чеддера из Фон-дю-Лака. Они с ней не встречались со старших классов: молочная кожа, волосы такие светлые, что почти белые, — прическа того же сурового покроя, что у синей девушки по вызову, только сейчас она все же больше смахивала на пажескую стрижку. Даже татухи, которые она сделала в начале своей карьеры в Вегасе, исчезли.