Кристофер Мур - На подсосе

В общем, по-моему, вурдалачье чутье у меня типа заточилось, потому что я сразу поняла — это тебе не обычный хип-хопер в полночь на Рождество посреди пустой улицы стоит в трениках за триста долларов, поэтому я Джереда за руку хватаю и обратно за угол.

И вся такая: «Чувак. Защитные экраны. Отползаем. Украдкой. Незаметнее некуда».

Короче, мы выглядываем из-за угла такие, уже тотально замаскировались, а парняга в трениках типа уже у двери в логово, и оттуда кто-то выходит. Тот стремный старый пьянчуга с огромным бритым котом, и у него все хозяйство наружу, точно отлить собрался, а я б еще шестнадцать лет прожила без такого зрелища. И Треник хвать его, как тряпичную куклу, голову назад ему запрокинул и в шею укусил. И тут я вижу — никакой он не хип-хопер, а стремный белый вампирюга, у него клыки аж из космоса видать. А мужик с огромным котом весь такой бьется и орет, и ссаки от него во все стороны летят, а за дверью огромный кот шипит, я слышу, и тут Джеред хватает меня за мою почтарскую сумку и давай утаскивать оттуда прочь по улице. В общем, больше я ничего не видела.

А Джеред весь такой: «Ого себе».

И я такая: «Ну».

И только мы оттуда на несколько кварталов свинтили, я вытаскиваю сотовый и звоню на сотовый Графине, но звонок сразу на голосовую почту перебрасывает. Короче, мы на особом полночном показе «Кошмара перед Рождеством» в «Метреоне», пьем огромную диетическую колу нервы успокоить и ждем, когда мне из вурдалачьего логова перезвонят. (Джеред забыл ингалятор и после того нападения задыхается. Позорище. Люди типа оборачиваются, и я от него пересела подальше, не то подумают, что я ему дрочу или что-то.) Меня тотально обуяло ужасом и предчувствиями, и время ползет, как гнойная инфекция от плохо проколотой брови. В общем, ждем. Хоть бы дурь была, что ли. Даль — боль.

А, ну и да, мама купила мне на Рождество зеленого Мишку-Любишку! Я его тотально обожаю.

— Ты уверен, что здесь оставил?

Джоди озирала всю Эмбаркадеро. На улице людей не было — артисты и попрошайки давно разошлись. Вдали гудел мост через Залив, в Аламиде замычал туманный горн. Тоннель отрыгнулся поездом метро на улицу в квартале от них, вагоны застучали к стадиону, пустые. С Маркет-стрит свернул полицейский крейсер и шарахнул по ним лучами фар, а потом проехал мимо Паромного вокзала к Рыбацкой пристани. Томми помахал полицейским.

— Ну. Я стоял вот тут, и у меня часы сработали. Он тонну весил. В одиночку и не перетащишь.

Джоди заметила что-то блестящее на брусчатке под ногами и присела, потрогала. Какие-то металлические стружки. Она лизнула палец, провела — на кончиках остались крошки желтоватого металла.

— Если кто-нибудь ее не разрезал.

— Да кому надо? Пилить статую, чтобы спереть по кускам?

— Неважно. Может, воры, может, муниципальные рабочие. Если кто-то разрезал эту бронзовую скорлупу, случилось одно из двух. Если днем, Илия изжарился на солнце. Если ночью, он на свободе.

— Но светло не было, правда?

Джоди покачала головой.

— Думаю, нет. — В нескольких шагах она заметила светлый след в щелях между брусчаткой и снова присела. Туда набилась мелкая серая пыль. Джоди ухватила щепоть и опять покачала головой. — Точно нет.

— Что? Что там?

Джоди вытерла руку о джинсы и сунула ее в карман куртки.

— Томми, помнишь, я тебе говорила, что ты не досуха выпил эту синюю шлюху, потому что иначе ее бы там не было?

— Ну.

— Так вот, это потому, что когда вампиры… когда мы кого-то опустошаем, они превращаются в мелкий серый прах. Не могу тебе объяснить, почему, но это очень на нее похоже. И на ощупь также. — Она показала на щели в брусчатке.

Томми опустился на колени и потрогал пыль, затем поднял голову.

— Откуда ты знаешь?

— Сам знаешь, откуда я знаю.

— Ты убивала людей.

Джоди пожала плечами.

— Пару человек. И они болели. Смертельно. Они как бы сами об этом просили.

— Так поэтому ты из-за шлюхи не расстроилась?

Джоди вытащила из кармана куртки сотовый телефон, а потом убрала за спину и там крутила в руках, а сама смотрела себе под ноги — будто маленькая, когда мама допрашивает, отчего вдруг ее любимая лампа оказалась разбита.

— Ты злишься?

— Я несколько разочарован.

— Правда? Прости меня, пожалуйста. На моем месте ты сделал бы то же самое.

— Я не тем разочарован. Тебе казалось, что мне нельзя доверять.

— Тебе и без того после обращения было непросто. Не хотела тебя лишним грузить.

— Но это же не сексуально, нет?

— Абсолютно нет. Чистое питание. — Джоди не сочла необходимым сообщать ему, что она поцеловала старика. От этого все только запутается.

— Ну, тогда, наверное, нормально. Раз надо, значит, надо.

Томми встал, а Джоди подскочила к нему и поцеловала.

— Ты себе не представляешь, как я рада, что на мне это больше не висит.

— Ну, это…

— Секунду. — Джоди вздела палец и нажала кнопку питания на телефоне.

— Звонишь маме сообщить, что она была права, когда считала тебя профурсеткой?

— Я девчонке звоню.

— Эбби?

— Ну. Надо ей сказать, чтоб держалась подальше от нашей квартиры. Илия начнет нам козни строить, как раньше.

Джоди смотрела на крохотные иконки на дисплее — они показывали поиск сигнала.

— Но она же говорила, что сегодня не придет. Рождество.

— Я знаю, что говорила, но, по-моему, она все равно явится.

— Зачем?

— Ну, мне кажется, она на мне залипла. Вчера вечером я ее укусила.

— Ты укусила Эбби?

— Ну. Я же говорила, мне было больно. Мне нужно было…

— Господи, да за кровь ты себя продашь.

— Я знала, ты рассердишься.

— Так это ж Эбби, ебать-колотить. Я ее темный владыка.

— Смотри, голосовая почта.

Илия бен Шапир швырнул забулдыгу через дорогу — тот подергивался на лету и орошал все мочой, а долетев, отскочил от металлической гаражной двери литейной мастерской на бордюр. Голова его сшибла зеркальце с незаконно запаркованной «Мазды». Вампир отошел оттуда преувеличенной походкой, расставив руки пошире, как скверное чудовище в детском театре, — чтобы обоссанный велюр его спортивного костюма не соприкасался с кожей. Хотя за свои восемьсот лет он хлебнул немало грязи и кровавой мерзости — вообще-то бывало целыми днями прятался от солнца голым в суглинках, — но не мог припомнить, чтобы ему было когда-либо так противно: еще бы, на него помочился его собственный обед. Вероятно, все потому, что теперь у него всего одна смена одежды, а роскошной яхты с битком набитым гардеробом в распоряжении больше нет. А может, оттого, что день он провел между двумя обоссанными матрасами под торчком в полной отключке, пока вокруг полиция обыскивала весь мотель. С него хватит, вот и все.

Он знал, что портье сдаст его полиции, поэтому дойдя до номера, спрятал спортивный костюм в дальнем углу шкафа, обратился в туман и проскользнул под дверью в соседний номер, а там — под матрасы, в пружины, под бессознательного наркомана. В плотную свою форму вернулся в аккурат перед тем, как его вырубил рассвет.