Александр Дюма - Тысяча и один призрак

— Но все это мне не объясняет, почему ты явился сюда сегодня вечером.

— О, это-то труднее всего рассказать.

— Ну хорошо, я тебе сам скажу: ты пришел, чтобы снять с него образок.

— Ну да! Черт меня попутал. Я сказал себе: «Ладно! Ладно! Ты хочешь. Это легко сказать, а вот когда ночь настанет, то, будь спокоен, мы посмотрим. И вот, когда настала ночь, я вышел из дому. Тут поблизости я оставил лестницу и знал, где ее найти. Я прошелся, вернулся длинной окольной дорогой и когда увидел, что на равнине уже никого нет, приставил лестницу, влез, притянул к себе повешенного и снял цепочку…

— И что?

— Ей-богу! Верьте или не верьте — как хотите. Как только я снял с шеи образок, повешенный схватил меня, вынул свою голову из петли, просунул в нее мою голову и, ей-богу, толкнул меня, как раньше поступил с ним я!

— Не может быть! Вы ошибаетесь.

— Разве вы не застали меня уже повешенным, да или нет?

— Да.

— Уверяю вас, я не сам себя повесил. Вот все, что я могу вам сказать.

Некоторое время я размышлял.

— А где образок? — спросил я.

— Ей-богу! Ищите его на земле, он здесь где-нибудь, поблизости. Когда я почувствовал, что повешен, то выпустил его из рук.

Я встал и поискал глазами на земле. Луч луны светил мне и как бы помогал в моих поисках. Я поднял реликвию, подошел к трупу бедного Артифаля и надел ему образок опять на шею. Когда медальон коснулся его груди, по всему его телу будто дрожь пробежала, и из груди вырвался стон. Палач отскочил назад. Этот стон осветил мою память. Я вспомнил: в Священном Писании говорится, что во время изгнания бесов последние, покидая тела одержимых, исторгали из них стоны. Палач дрожал, как лист.

— Идите сюда, друг мой, и ничего не бойтесь.

Он осторожно приблизился.

— Что вам угодно?

— Надо вернуть этот труп на его место.

— Ни за что! Вы хотите, чтобы он еще раз повесил меня?

— Не бойтесь, мой друг, я ручаюсь за вашу безопасность!

— Но, господин аббат! Господин аббат!

— Идите, говорю вам.

Он сделал еще шаг вперед.

— Гм, — прошептал он, — я боюсь.

— Напрасно, мой друг. Пока на теле образок, вам нечего бояться.

— Почему?

— Потому что у демона нет власти над ним. Этот образок охранял его, а вы его сняли, и тогда бес направил его душу злу, которое раньше отгонял от него добрый ангел, теперь же оно вселилось в несчастного.

— В таком случае как объяснить стон, который мы только что слышали?

— Это застонал бес, когда почувствовал, что добыча ускользает от него.

— Так, — сказал палач, — это, действительно, возможно!

— Так оно и есть.

— Ну, так я повешу его опять на его крюк.

— Повесьте. Правосудие должно быть совершено, приговор должен быть исполнен.

Бедняга еще колебался.

— Ничего не бойтесь, — подбодрил я его, — я за все отвечаю.

— Дело не в том, — возразил палач, — не теряйте меня из виду и при малейшем моем крике поспешите ко мне на помощь.

— Будьте спокойны.

Он подошел к трупу, поднял его тихонько за плечи и потащил к лестнице, говоря ему:

— Не бойся, Артифаль, я не возьму образок. Вы следите за мной, господин аббат, не правда ли?

— Да, мой друг, будьте спокойны.

— Я не возьму у тебя образок, — продолжал мирно палач, — не беспокойся, как ты хотел, так тебя с ним и похоронят. Ведь он не шевелится, господин аббат?

— Вы же видите.

— Тебя с ним похоронят, а пока что я тебя возвращу на твое место, согласно желанию господина аббата, а не по своей воле, ты понимаешь!..

— Да, да, — сказал я ему, невольно улыбаясь, — но поторапливайтесь!

— Слава богу! Кончено! — сказал он, отпуская тело, которое он прикрепил на крюк, и соскакивая на землю одним прыжком.

Тело закачалось на виселице, безжизненное и неподвижное. Я опустился на колени и приступил к молитвам, о чем меня просил Артифаль.

— Господин аббат, — произнес палач, становясь рядом со мной на колени, — не согласитесь ли произносить молитвы громко и медленно, так, чтобы я мог повторять их за вами?

— Как, несчастный! Неужели ты их забыл?

— Мне кажется, что я никогда их и не знал.

Я произнес пять раз «Отче Наш» и пять раз «Богородицу», и палач повторял их за мной. Покончив с молитвами, я встал.

— Артифаль, — сказал я тихо казненному, — я все сделал для спасения твоей души и вверяю тебя покровительству Божьей Матери.

— Аминь! — добавил мой товарищ.

В эту минуту, как серебристый водопад, лунный свет залил бездыханное тело. В церкви Божьей Матери часы пробили полночь.

— Пойдем, — обратился я к палачу, — больше нам здесь нечего делать.

— Господин аббат, — произнес бедняга, — не будете ли вы так добры оказать мне последнюю милость?

— Какую?

— Проводите меня домой; пока дверь не захлопнется за мной и не отделит меня от этого разбойника, я не буду спокоен.

— Идем, мой друг.

Мы ушли с площади, при этом мой спутник оборачивался чуть ли не после каждых десяти шагов, чтобы убедиться, висит ли повешенный на своем месте. Ничто там не шевелилось. Мы вернулись в город. Я проводил палача до его дома. Я подождал, пока он зажег в доме огонь, затем он запер за мной дверь, через дверь простился со мной и поблагодарил меня. Я вернулся домой в умиротворенном состоянии. На другой день, когда я проснулся, мне сказали, что в столовой меня ждет вдова вора. Лицо ее было спокойное, почти радостное.

— Господин аббат, — заговорила она, — я пришла поблагодарить вас. Вчера, когда пробило полночь в церкви Божьей Матери, ко мне явился муж и сказал: «Завтра утром отправляйся к аббату Муллю и скажи ему, что милостью его и Божьей Матери я спасен».

— Мой милый аббат, — сказал Аллиет, — я вас очень уважаю и питаю глубокое почтение к Казотту, я вполне допускаю влияние вашего злого гения, но вы забываете нечто, чему я сам служу примером, — это то, что смерть не убивает жизнь, смерть не больше как трансформация человеческого тела, смерть убивает память, вот и все. Если бы память не умирала, каждый помнил бы все переселения своей души, от самого сотворения мира до наших дней. Философский камень не что иное, как эта тайна, эту тайну открыл Пифагор, и ее же вновь отыскали граф Сен-Жермен и Калиостро, этой тайной в свою очередь обладаю я, мое тело может умереть, я твердо помню, оно умирало уже четыре или пять раз, и даже, если я говорю, что мое тело умрет, я не совсем прав. Существуют некоторые тела, которые не умирают, и я обладаю одним из таких тел.

— Господин Аллиет, — сказал доктор, — можете ли вы заранее дать мне свое согласие?

— Согласие на что?

— Вскрыть вашу могилу через месяц после вашей смерти.

— Через месяц, через два месяца, через год, через десять лет — когда вам будет угодно, доктор, только соблюдайте предосторожности… Так как вред, который вы причините моему трупу, мог бы повредить другому телу, в которое вселилась бы моя душа.