Александр Бруссуев - Радуга 2

Хотелось надеяться, что хозяева сохранили в себе человечность. Почему-то ухоженность и основательность организации вселяла в это уверенность. Вот если здесь завелись лица замещающие, то могли возникнуть проблемы. Махать белыми флагами и привлекать к себе внимание криками было нецелесообразно. Красться вдоль заборов — тоже.

Шура и Бен пошли открыто, стараясь вести себя естественно, а именно — свернули с дороги к коровнику. Хоть в помещении было пусто, но на рассыпанных по дорожкам опилках кое-где отпечатались следы. Выглядели они достаточно свежими, насколько хватало скаутских познаний обоих следопытов, и выглядели угрожающе.

Представить себе, что отпечатки, величиной с пятидесятый российский размер обуви фабрики «Скороход», принадлежат кроткому ягненку тридцать сантиметров в высоту и полметра в длину, конечно, можно. Накатить доброго валлийского напитка под названием «Вайпер» (смесь имбирного пива с виски) по полведра на рыло и знать при этом, что завтра на работу — можно представить себе все, что угодно. Даже выборы президента в России.

Но вот как-то привязать к своему воображению когти длиной в полтора указательных пальца и шириной в два мизинца — сложновато. Даже видение мира глазами Иеронима Босха не помогает. Но этому делу ни Суслов, ни Стиллер не были обучены.

— Мне мерещится, — сказал Бен, носком зимнего сапога, — позаимствованного в свое время у своего коллеги по скитаниям, касаясь следа.

— Почему мерещится? — пошутил Шура. — Нормальный- отпечаток нормальных человеческих ног.

Актер шутку не оценил: наверно, потому, что менее всего страшится тот, кто меньше всего знает. Американец знал больше, чем его российский товарищ. В Голливуде баек ходит великое разнообразие, нежели в самом желтом из желтых изданий. Просто до поры до времени на них не обращаешь внимания. Гулять поблизости от леса пропало всякое желание.

— Никто не обещал, что природа будет к человеку- благосклонна, — заметил Бен. — Слишком много бы ей пришлось простить нам.

— Эй, ты чего? — обеспокоился Шура. Животных он боялся- гораздо меньше, нежели людей. Любую тварь, в конце концов, можно как-то просчитать. Чего нельзя сделать в отношении homo sapiens. — Позволишь открыть тебе некую тайну?

Бен перестал носком шевелить опилки вдоль мифического следа, но ничего не ответил, только в задумчивости водил кончиком языка по губам всегда чуть приоткрытого рта. Такая манера у американцев соответствовала, очевидно, задумчивости. Как и открытый рот — удивлению. Как и слезы в краешках глаз и полный ступор — подъему в каждой проходной национального флага.

— Тебе следует подучить английский язык, — сказал Шура. — Поверь мне, сынок, он тебе пригодится.

Стиллер изобразил удивление.

— Иначе говоря, после союзов when, if и их синонимов- будущее время не употребляется. Программа изучения английского в рамках школьного курса. Так что расслабься, спрашивай меня, если что не ясно.

Бен с интересом посмотрел на карельского товарища, потом смешал опилки вокруг следа. На его артистическом лице отобразилась мысль: «Да, да, только так». Подумаешь, следы! Принимая условности, мешаешь своему будущему. Чему быть, того не миновать. Где мы, а где завтра? И прочее, прочее.

— Черт, ну до чего же неприятно ощущать страх! — сказал- он.

— Знаешь, Бен, однажды стоял я у магазина «Бородинский». — Тебе, конечно, это название ни о чем не говорит, но тем не менее. Стоял я не просто так, чтоб голубей покормить, или подаяние попросить. Я наблюдал за котом. Тот пребывал в полной нерешительности, потому как в багажнике ближайшей машины видел целые охапки сосисок, куриные ноги разной степени готовности, филе рыбы, водку и несколько коробок с пивом. Не знаю, как насчет алкоголя, но остальное, бывшее в зоне легкой досягаемости, кота очень смущало. Багажник был призывно открыт. И никого поблизости. «Давай, парень, прыгай», — сказал я ему. Кот посмотрел на меня, вздохнул с облегчением и в один прыжок оказался посреди всего этого изобилия. Я сразу же захлопнул за ним дверцу багажника. «Спасибо, приятель!» — вдруг произнесла машина очень густым басом и тут же уехала. Водитель, оказывается, уже завел двигатель, но не успел захлопнуть пятую дверь. По какой причине — не понимаю. Но меня поблагодарил за помощь. Знал бы, какую свинью я ему подложил, может быть, вел бы себя иначе. Представляю сюрприз, когда он будет на даче выгружаться, мечтая о шашлыках, и обнаружит обожравшегося левого кота. Хорошо, если трезвого.

Бен, живо вообразивший себе всю картину, посмеялся. Его страхи постепенно улетучились, он снова стал прежним — решительным, наглым, язвительным и самоуверенным евреем из Нью-Йорка.

В пустом коровнике делать было больше решительно нечего, поэтому они вернулись на дорогу и двинулись дальше. То, что они забрели на некий хутор, подтвердил добротный дом, построенный без всякой вычурности, но зато, наверно, очень функциональный. Вот с того, собранного из железобетонных блоков сарая, к примеру, можно простреливать все подступы к хозяйству.

Дело шло к вечеру, так как дни утратили свою естественную долготу, об этом можно было судить приблизительно. Часы, стильные и дорогие Aviator Суслова, теперь показывали цену килограмма гвоздей на рынке в Уругвае. Ориентироваться по ним было затруднительно. А стиллеровские Tissot так и остались где-то на столике у бассейна на другом континенте. Поэтому обоюдно решились попроситься на ночлег.

На звонок у калитки в доме никто не отвечал, собака не бросилась к изгороди отрабатывать свой хлеб. Дом был мертвым. Не покинутым, не брошенным, а именно мертвым.

Шура пожал плечами и перелез через ограду. Бен даже пожимать плечами не стал. Во дворе было очень ухоженно, никакого беспорядка. Судя по тому, что входная дверь закрыта на грабли, хозяева куда-то вышли на минутку, да так и растворились в вечности. Но собаку-то они с собою не уволокли!

Мда, сторожевого пса кто-то завалил прямо у конуры. Только шерсть осталась и бурое пятно, а также впечатавшиеся в грунт следы, количеством два. Этот кто-то спрыгнул с крыши сарая, причем на две ноги сразу же. Следы идентичны тем, у коровника.

— Дикий человек, что ли? — предположил Шура, не обратив- внимание на снова напрягшегося Стиллера. — Йети какой-то. Твою мать, йети.

Последнюю фразу он проговорил по-русски.

Человеческое дерьмо посреди двора не присутствовало. Это обстоятельство, а также целая дверь, подпертая граблями и неразбитые плотно закрытые окна свидетельствовали в пользу того, что мародеры сюда пока не совались. Почему-то по воровской и хулиганской традиции в России первым делом уроды норовят нагадить на красивое или просто доступное для всеобщего обозрения место. Медвежья болезнь у них, что ли, от страха разыгрывается.