Александр Бруссуев - Радуга 2

Никто не поздоровался в ответ, но и каких-то недружелюбных действий тоже предпринимать не стал. Ничего не оставалось делать, как идти на разведку самостоятельно.

Макс перехватил автомат в положение, готовое к отражению всяческой неприятной неожиданности и, невольно стараясь ступать тихо, пошел к дому. Внутрь он входить пока не собирался, но обойти вкруговую было необходимо. Едва он миновал следующий угол, как взору открылись вполне типичные для гостевых домов постройки: открытая терраса со стильной каменной жаровней, баня и пруд, в который вели деревянные ступени. А также он заметил за баней нечто нетипичное для лесной гостиницы, а именно, задранный нос лодки, скорее, даже — яхты с вполне читаемым названием: «Камчадал». Такое ощущение, что она обрушилась прямо с неба: невидимая с этой позиции корма ушла в землю, смяв корпусный набор и разбросав поблизости доски обшивки.

Можно было, конечно, пойти поглазеть по сторонам, заглянуть в баню, плюнуть в пруд, потрогать рукой мраморную плиту жаровни, но задача была другая — обезопасить себя на предмет внезапного нападения. Поэтому Макс пошел ко второму входу в дом и сразу же обнаружил следы, соответствующие трагедии — кляксы крови на дорожке. Они вели в одном направлении — к дому. Может быть, конечно, и встречное предложение — из дома, но это маловероятно. Какой смысл истекать кровью и уходить в лес, держась даже в стороне от бани? Люди же не беспризорные псы, которые предпочитают уединение перед своей кончиной!

Дверная рукоять тоже была измазана кровью, уже подсохшей. Макс дулом автомата открыл дверь и вошел в коридор. Здесь тоже имелись следы, но уже не такие интенсивные. Так бывает, если меняют положение, предположим, кровоточащей руки, или головы — не важно.

В открытой кухне было пустынно, только кастрюли, расписанные под Гжель, да веселый набор подставок для резки с лубочными рисунками голых сельских дам, пышущих здоровьем и всевозможными румянцами. На плите ничего не скворчало и не булькало.

Зато в каминной зале народ имелся, причем в разных своих проявлениях: в мертвом, живом и раненном.

Едва Макс ступил из коридора, как живой закричал:

— Не подходи — убью!

Раненный застонал, а мертвый вообще промолчал.

— Ладно, — сказал майор и огляделся. — Персонаж, идентифицированный, как мертвый, лежал у самой лестницы на второй этаж. У него в спине глубоко засел топор, о каком, должно быть, мечтал Раскольников, и какие пользуют в своих профессиональных интересах высококлассные мясники. С такими травмами вряд ли можно долго жить.

Раненных было двое: девушка в одежде, свойственной яхтсменам всего мира и парень, укомплектованный аналогично. Можно было предположить, что они имеют некую связь с разгромленным «Камчадалом». Девушка с синяком и отеком в полголовы сидела на полу, опершись спиной о стену. Она выглядела полностью обессиленной, даже не посмотрела на Макса. Парень, перевязанный, как балтийский матрос, лежал на кушетке и, казалось, продолжал истекать кровью. Это было маловероятно — нету у человека столько. Однако под кушетку успела натечь целая лужица. Он был, судя по всему, в беспамятстве, способный только изредка стонать.

Живая и здоровая была девушка в фирменном переднике. Она сидела на кресле около кушетки и держала в руке нож самого угрожающего кухонного размера, причем острие упиралось в шею полуживого яхтсмена. Да вообще-то это была не девушка, а женщина, к тому же весьма пожилая, за шестьдесят. Одетые на нос модные очки несколько дезориентировали, но, приглядевшись, Макс определил, что эта «девушка» — просто бабка. Она-то и была единственная, произнесшая три слова. А убить она грозила не полномочного представителя по делам детства и семьи, произнесшего знаковую для времени фразу: «Детдома — это наше будущее. Детдомовцы — наша элита», а несчастного парня, которому, судя по всему, было уже глубоко наплевать.

Но не наплевать было девушке. Это Макс понял с первого же взгляда.

— Так, бабуся, может, договоримся? — спросил он. — Выстрелить в нее, конечно, можно. И даже попасть. Но и она вполне успеет опустить свой мачете в горло жертвы.

— Не шевелиться никому! — тихо, но грозно ответила та. — Здесь не приют для бездомных. Это приличное заведение, не благотворительное. В кредит услуги не отпускаются. Сейчас приедет наша милиция и с вами со всеми разберется, по какому праву вы меня оскорбляете.

Макс осознал свой промах: нельзя величать подобных людей ни по-панибратски, ни покровительственно, ни с учетом возраста — никак. Только так, как те считают нужным. На старости лет они превращаются в злобных и мстительных особ, более всего заботящихся не об устройстве радостного, полезного, выгодного, в конце концов. А о том только, чтобы никто рядом не проявил себя практичнее, умнее и даже моложе. Быть рядом с такими мужчинами — страшно, с женщинами — невыносимо. Злоба приводит к гнетущему одиночеству даже в кругу семьи.

— Извините, произошла ошибка, я сюда прибыл комнату- арендовать. Мне бы только с администратором пообщаться, — проговорил Макс, пытаясь как-то повернуть ситуацию в другое русло. Получилось фальшиво даже для него самого. Эта бабка — по складу характера мент, ей уничтожать надо, глумиться и издеваться. Доктор Лептор из «Молчания ягнят», а не бабка.

— Может быть, ты захочешь в меня выстрелить. Но вряд ли- захочешь меня обмануть. Я сказала: никому не шевелиться. Ждем милицию. Она приедет с минуты на минуту.

Нажала, старая стерва, какую-то тревожную кнопку, теперь ожидает подмогу. Менты выстроятся клином, подымут дубинки наголо и прискачут сюда, дабы всех набить, забрать в кутузку и обобрать до нитки. Ситуация патовая, еще немного и эта ведьма прирежет бедного парня. К этому все идет, и так, вероятно, и случится.

Максу было жаль раненного, и еще он ощущал некоторую брезгливость: злобную старуху придется застрелить. Тогда он не будет ничем отличаться от самих ментов. Или не марать руки и вышвырнуть к лесу, пусть она станет комом в горле случайного «мешка». Еще лучшее решение. Додумать он не успел. Рядом с головой бабахнул выстрел, особенно отчетливый своей децибельностью в квадратном помещении комнаты. В ушах задудели трубы, из глаз брызнули слезы, и Макс присел на корточки, сжав уши ладонями.

Когда он открыл глаза, то увидел откинувшуюся в кресле бабку с дыркой во лбу и огромным серо-бурым пятном позади нее на стене. «Раскинула мозгами», — подумал майор, и его кто-то тронул за плечо. Он поднялся и увидел Сашу, делавшую ртом гимнастику. Она, без всякого сомнения, что-то говорила, но неслышно для привычного с некоторого времени к грохоту выстрелов уху майора.

Макс мотал головой из стороны в сторону, открывал и закрывал рот, как боксер перед боем, а девушка-яхтсменка в это время с помощью Саши укладывала своего товарища на кушетке, одновременно освобождая от одежды. Майору было предложено чем-то заняться, он только с большим трудом угадал: надо вскипятить воду. И то хорошо, заняться хоть чем-нибудь.