Борис Батыршин - Клык на холодец

– Эл-А. Ещё четверть часа, максимум – отёк гортани и всё, конец. В сочетании с такой раной ни единого шанса, даже трахеотомия не поможет.

Она повернулась к спасителю.

– Ты что, не знал, что у него тяжёлая форма?

Мужчина сплюнул и злобно выругался.

– Откуда, мать его?.. Нас сюда только два дня как… а, неважно. Что делать-то?

– Пуля точно прошла навылет? Выходное отверстие видел?

– Видел. Даже клочком тряпки заткнул. Слушай, хоть индивидуальные пакеты есть? Вы что, с голым задом на дело пошли?

Она уже не слушала.

– Если, и правда, навылет – тогда есть шанс. Посади его, я сейчас…

И одну за другой выколупнула из кармашков портупеи баночки со «слизнями».

– Я и сама не ожидала, что так подействует! Нет, что слизни залечивают раны – это нормально, для того они и предназначены. Но чтобы снять действие Эл-А!?

Виктор приподнял голову Ботаника и подсунул под затылок сложенную куртку. Отёк на лице стремительно спадал – можно сказать, от него не осталось следа, лишь лёгкие припухлости вокруг глаз напоминали о недавней смертельной угрозе.

– Теперь твоему другу путь назад заказан. – продолжала девчонка. – Слизни – они, знаешь ли, чем сильнее лечат, тем крепче привязывают. Зов Леса, слыхал?

– А как же. Депресняк, апатия?

– Это для обычных случаев, с этим ещё можно жить… какое-то время. Тут покруче будет: клык на холодец, как говорит один мой знакомый, стоит ему хоть шаг ступить за МКАД – свихнётся или сдохнет от мигрени. Так и объясни ему. Если выживет, конечно.

Виктор недоумённо покосился на собеседницу. «Клык на холодец» – это была излюбленная фразочка его старого друга. Того самого, что забрал в Лес страдающую Зелёной Проказой дочь.

«Может, она его знает? А, чем чёрт не шутит – может и её тоже? Народу в Лесу мало, вполне могли и встретиться….»

– Обязательно объясню. – он встал и отряхнул колени. – Кстати, меня Виктор зовут. Виктор… э-э-э… Палыч.

Она подняла глаза, зелёные, в лёгких золотистых искорках.

– Палыч, значит? Ничего, годится. Будешь Палычем. Слыхали, ребята?

Устроившийся рядом боец что-то согласно промычал – в зубах у него была зажата полоса ткани, другой он заматывал голову «зеленушки». Оба кармашка для баночек со слизнями на его перевязи были пусты.

– А я – Лиска… то есть, Василиса. – продолжала девчонка. – Лиска – это для краткости, ещё в школе так звали. Сам-то ты кто? На «зеленушек», вы с другом не похожи. Работали в спецсанатории? Санитарами?

– Чёрными норвежскими крысами. – усмехнулся Виктор. – На нас должны были опыты ставить, но не успели.

– Шутишь? – девчонка выпрямилась. – Как это вас угораздило? Добровольцы, что ли?

Он неопределённо пожал плечами. Меньше всего сейчас хотелось вдаваться в подробности своего тюремного прошлого.

– Не хочешь говорить – твоё дело. А насчёт Эл-А давно знаешь?

– Что – знаю?

– Ну, что у тебя полный иммунитет?

Виктор непонимающе уставился на собеседницу.

– У меня? Иммунитет? С чего ты взяла?

– Как это – с чего? – теперь уже девчонка смотрела на него с недоумением. – Ты ведь нормально себя чувствуешь?

– Пожалуй. Если не считать сбитых коленей.

– Фигня… – она нетерпеливо махнула рукой. – Не задыхаешься, глаза не слезятся, зуда нет?

– Вроде, ничего такого…

– А твой приятель пять минут назад чуть не загнулся от ураганного отёка гортани. И ты бы загнулся, не будь у тебя иммунитета. Везучий ты, Палыч!

А ведь девчонка права, ошарашено подумал Виктор. Общеизвестно, что девяносто девять процентов населения Земли подвержены этому недугу. А ему хоть бы хны, хотя в Лесу они уже верных полчаса!

Но что же тогда получается? Он может идти куда угодно, ничего не опасаясь, а значит – зыбкая надежда отыскать дочь приобретает реальные очертания?

Хотелось заорать от восторга. Но – стоит ли оповещать об этом спутников? Ребята они, вроде, нормальные, из-под пуль вытащили… Впрочем, это ещё как сказать – кто кого вытащил.

– Везучий – невезучий, это как посмотреть. – отозвался он, изо всех сил стараясь не показывать своего возбуждения. – Ты вот что скажи, Лиска-Василиса: куда нам-то теперь?

Боец, возившийся с раненым, подошёл поближе. Следом появился и второй – тощий, нескладный, с рукой на перевязи. Это были все, кто уцелел из ударной группы, атаковавшей спецсанаторий. Ещё двое лежали на самодельных носилках в забытьи, навеянном целительными ферментами слизней. Остальные остались позади, кто на полотне и обочинах МКАД, посечённые пулемётными очередями, кто – здесь, рядом, на мягком ложе из мха и опавшей листвы, наскоро закиданные ветками, с карабином, воткнутым в изголовье. На всех слизней не хватило, уцелевшие бойцы, не сговариваясь, тратили их, в первую очередь, на «зеленушек».

Девушка оглядела подошедших. Костерок отбрасывал на лица бойцов оранжевые блики, отчего они казались ещё суровее, ещё сумрачнее.

– Похоже, я теперь за старшую?

Возражений не нашлось.

– Есть идеи, что делать дальше?

– До базы мы с этими бедолагами точно не дойдём. – подал голос боец с рукой на перевязи. – Бурелом, корни, колючий кустарник, тропа узкая. Темнота, опять же…

– Через час-полтора и начнёт светать.

– Всё равно половину растеряем, к гадалке не ходи.

Второй боец кивнул, соглашаясь с товарищем.

– Помощь сейчас не позвать. – Лиска извлекла из нагрудного кармана карту, развернула. – Белки близко к МКАД не подходят. Да и беличьи колокольцы тут почти не растут…

– Тогда надо к Ленинградке идти. – первый боец осторожно, чтобы не потревожить раненую руку, наклонился и ткнул в карту пальцем.

– Вот, глядите: доберёмся до шоссе, а там и Речвокзал недалеко.

Девушка покачала головой:

– Ты, может, знаешь тропу? Это же самая глухомань – кварталы между Смольной и Ленинградским шоссе развалены в хлам, чащоба непроходимая, и Лес знает, что за дрянь там водится!

Боец пожал плечами. Начальству виднее, к тому же, девчонка права: эти места издавна пользовались дурной славой.

Как, впрочем, и все районы, примыкающие к МКАД.

– Хвост, вроде, договаривался с речниками. – Лискин пальчик гулял по карте. – Он собирался, если нельзя будет уйти на базу, вести отряд к Левобережной, к пляжу, вот сюда. Там должны были ждать лодки, запасной вариант…. Это недалеко, только сами мы дорогу не найдём. Да и нет там уже никого – все сроки давным-давно вышли. Мы же еле тащимся, за два часа едва километр отшагали…

Виктор едва сдержал скептическую ухмылку. «Отшагали»! «Зеленушки», израненные, измученные настолько, что даже не пытались разбегаться, шли, повесив головы, слегка наклонившись, с безвольно мотающимися руками. Порой один из них упирался в дерево, но не останавливался, а продолжал перебирать ногами, словно надеясь сдвинуть невесть откуда взявшуюся преграду с места. Или стекал по стволу и замирал в позе эмбриона, жалобно поскуливая. На команду «стой, привал!» они не реагировали, и приходилось хватать каждого и силой усаживать на землю. А какие усилия потребовались, чтобы заставить «зеленушек» тащить носилки с ранеными! Виктор сам сжимал им пальцы на рукоятках и накрепко приматывал полосами ткани от разорванных курток.